«О чем это она? — нахмурился Сорен. — Какой еще личный номер? Что такое сычарник и с какой стати их нужно учить спать? Да еще какой-то сонный марш… Совершенно непонятно. И вообще, сейчас же ночь! Разве совы спят по ночам?» — Не успел он обдумать все это, как его оттащили от сычика-эльфа по имени Гильфи и запихнули в какую-то неглубокую расщелину. Сорен чуть не свернул голову, выискивая Гильфи, и наконец обнаружил ее в толпе. Он поднял голое крылышко, маша ей, но малютка его не заметила, идя вперед и глядя прямо перед собой.
Расщелина, в которой оказался Сорен, вилась между глубокими ущельями. Больше всего она напоминала каменный лабиринт запутанных ходов, петлявших через провалы, обрывы и долины странного места под названием «Академия Сант-Эголиус для осиротевших совят».
Сорен с тоской подумал о том, что больше никогда не увидит Гильфи. Но хуже всего было то, что он просто не представлял, как выбраться из этих глухих каменных стен и вернуться в лесное царство Тито, в мир прозрачных ручьев и исполинских деревьев.
Наконец совята остановились в какой-то глубокой каменной пещере.
Белоснежная сова с очень густым оперением вразвалку вышла им навстречу и захлопала глазами. Глаза у нее были светло-желтые.
— Я Финни, надзирательница вашего отсека, — сказала она и смущенно захихикала. — Некоторые детки прозвали меня пещерным ангелом. — Она умильно посмотрела на совят. — Но я буду рада, если все вы будете звать меня Тетушкой.
«Тетушкой? С какой стати я стану звать тебя тетушкой?!» — возмутился Сорен, но вовремя вспомнил, что здесь нельзя задавать вопросы.
— А я, разумеется, буду звать вас по личным номерочкам, которые вам сейчас присвоят, — продолжала Финни.
— Ура, ура! — заухала стоявшая рядом с Сореном маленькая пятнистая неясыть.
Сорен так поразился, что даже забыл о главном правиле Академии.
— Почему ты хочешь, чтобы тебя звали по номеру, а не по имени? — поинтересовался он.
— Потому что меня зовут Гортензия! — прошептала неясыть. — Можно подумать, ты был бы в восторге от такого имечка! А теперь — тихо. Запомни — никаких вопросов!
— А если вы будете славными скромными совятками и накрепко усвоите уроки смирения и послушания, то заслужите свою Специальность и получите настоящее имя.
«Мое настоящее имя — Сорен. Его мне дали родители», — мрачно подумал Сорен, чувствуя в желудке протестующую дрожь.
— А теперь, давайте-ка построимся на церемонию Нумерации, и Тетушка побалует вас вкусным угощением.
Всего в группе, куда попал Сорен, было не меньше двадцати совят, причем сам он оказался в середине шеренги. Сорен стоял и смотрел, как белоснежная Тетушка Финни (благодаря Гортензии он уже знал, что их надзирательница — полярная сова) по очереди бросает под ноги каждому совенку по кусочку освежеванной мыши. При этом она говорила:
— Ну вот, твой номер 12-6. Какой славный номерок, миленький!
У тетушки Финни каждый номер был или «славным», или «прекрасным», или «хорошеньким». При этом она заботливо оглядывала каждого малыша, а частенько дружелюбно похлопывала «пронумерованного» крылом по плечу. Из клюва у нее рекой лились шутки и прибаутки.
«Может быть, все не так уж и плохо? — засомневался Сорен. — Хорошо бы Гильфи тоже досталась такая же добрая надзирательница!» Но не успел он об этом подумать, как огромный ушастый сыч — тот самый, что поймал его и назвал дураком — опустился в их отсек и устроился рядом с Финни.
У Сорена тревожно похолодело в желудке, когда сыч, уставившись прямо на него, что-то тихо зашептал на ухо Финни. Тетушка кивнула и тоже посмотрела на Сорена. Они говорили о нем!
Сорен почувствовал, как его когти приросли к твердому камню. Подходила его очередь. Еще четыре совы, и он тоже будет «пронумерован».
— Добро пожаловать, сладенький, — заухала Финни, когда Сорен сделал шаг вперед. — Я приготовила для тебя особый номерочек! — Сорен молчал, а Финни ласково спросила: — Ты не хочешь узнать какой?
«Это ловушка! Вопросы здесь запрещены. Я не должен ей отвечать», — подумал Сорен и заявил:
— Мне не положено спрашивать!
Желтые глаза Финни просияли, а Сорен слегка смутился. Потом надзирательница наклонилась к нему и прошептала:
— Знаешь, миленький, я ведь не такая строгая, как другие надзирательницы. Так что, если тебе когда-нибудь очень-очень захочется меня о чем-нибудь спросить, я буду только рада. Но только очень тихо, мой хороший. А теперь, крошка, вот тебе сочный кусочек мышки. А номер у тебя будет… — она вздохнула, и Сорену показалось, будто ее белый лицевой диск озарился желтым светом. — Мой любимый номерок 12-1. Прелестный, правда? Это номер особенный, и я уверена, что очень скоро ты тоже проявишь особенный талант.
— Спасибо, — поблагодарил Сорен. Он все еще был слегка сбит с толку, но чувствовал огромное облегчение от того, что жуткая птица не сообщила Финни о нем ничего плохого.
— Кому спасибо? — захихикала Финни. — Видишь, милый, я тоже иногда задаю вопросы!
— Спасибо, Финни.
Полярная сова снова наклонилась к нему. Взгляд ее был холоден.
— Еще разок, — тихим шепотом приказала она. — Еще раз, и смотри мне прямо в глаза!
Сорен поднял голову и заглянул прямо в ее блестящие желтые глаза.
— Спасибо, Тетушка.
— Ну вот, сладенький. Уж такая я старая наседка! Люблю, когда меня называют Тетушкой.
Сорен не знал, кто такая наседка, но молча взял кусок мыши и зашагал следом за предыдущим совенком в Глауцидиум. Группу сопровождали две огромные косматые совы.
Глауцидиум оказался глубоким каньоном с отвесными стенами, пол которого был сплошь покрыт спящими совятами. Лунный свет струился на них сверху, серебря пух.
— Вы, двое! А ну, упали! — рявкнул голос откуда-то с высоты.
— Ты! — какая-то толстая сова подскочила к Сорену.
Сердце его радостно вздрогнуло — это была сипуха, такая же амбарная сова, как он и его семья! И лицевой диск сердечком, и такие же глаза. Но хотя темный цвет глаз незнакомой совы напоминал его собственный, было в нем что-то пугающее.
— Марш в задний ряд, и приготовься занять позицию для сна! — приказала сипуха хриплым горловым голосом, свойственным всем амбарным совам. Сорен не ощутил в соплеменнице никакой радости от их встречи.
Затем заговорили двое косматых сопровождающих. Оба они были ушастыми совами, с огромными пучками перьев, торчавшими прямо над глазами. Перья эти все время шевелились, что было довольно неприятно. Речь охранников напоминала короткое гулкое гуканье.
Эти гу-гу понравились Сорену еще меньше хриплого голоса сипухи, потому что каждое слово косматых сов каким-то образом проникало в грудь и там препротивно дребезжало.
— Я — Джатт! — гаркнул первый. — Раньше я был обыкновенным номером! Но заслужил себе новое имя!
