Карлос оставил машину на служебной стоянке. Солнце садилось, на асфальте центрального двора лежали длинные тени. В подсобке, рядом с уборочными тележками, уже ждал Раким. Лицо у него было недовольным, и Карлос сразу понял почему.
– Черт, кто тебя за язык тянул? – упрекнул Раким.
– Перестань, мы уже все обсудили.
– Ну и что? Зачем было говорить Энрике? Теперь у нас ночная смена «до скончания наших долбанных дней».
– Ты знал, что я расскажу. И хотел этого.
– Да, но…
– И вообще, ты ж молчал. Так что ночные смены только у меня. Ты свободен и «чист».
– Не, братан, куда ты, туда и я. Мы напарники.
– Напарники?
– Ага.
– Ты просто не хочешь работать с Майком.
– Точно, – осклабился Раким.
Как обычно, подбросили монетку. Карлос проиграл. Значит, Ракиму доставалась уборка канцелярии, библиотеки и нижних классов, а Карлосу – спортзал, художка, музыкальный кабинет и классы наверху.
– Какая радость, – пробурчал он.
– Развлекайся! – громко хохотнул Раким.
…Карлос толкал по двору тележку и каждой клеточкой ощущал безмолвие и пустоту классов в полутемных учебных корпусах. Скрежет колес и дребезжание уборочных инструментов звучали громко, слишком громко. Карлос сутулился, ежился – словно так он меньше привлекал внимание. За лето со школой что-то произошло. Карлос работал здесь восемь лет, последние три года – в ночную смену, и никогда ничего не боялся. Он ведь не ребенок, чтобы пугаться темноты. Но в последнее время тут стало как-то странно, неспокойно. Жутковато. Почему – точно и не скажешь, да только на душе очень уж нехорошо. Они с Ракимом даже это обсудили. Сперва, правда, не всерьез. Карлос мимоходом, с грубоватыми шутками, упомянул про всполошивший его громкий удар в стену класса; потом он заглянул в соседнее помещение, но источника шума не нашел. Раким, посмеиваясь, рассказал, как чуть не выпрыгнул из штанов, когда с учительского стола сама по себе грохнулась стопка книг. Пришлось Ракиму тогда убирать не только за школьниками, но и за собой – с перепугу разлил бутылку моющего средства. Через неделю после разговора выяснилось, что оба таинственных события произошли в одном и том же классе, и что были и другие странности. Тогда напарники отбросили притворную беспечность и выложили друг другу все без утайки. Оказалось, оба они слышали необъяснимые звуки и встречали жутковатые картины в разных местах школы. Потому-то Карлос и решил пожаловаться Энрике – хотя и непонятно, что мог по этому поводу сделать начальник.
Теперь он, ясное дело, считает Карлоса с Ракимом последними слабаками, а остальные уборщики небось хихикают втихомолку или даже готовят какой-нибудь страшный розыгрыш.
Раким прав. Надо было держать болтливый рот на замке.
Карлос вздрогнул – тележка с громким лязгом налетела на трещину – и торопливо оглянулся.
Чего он боялся?
Боялся, что его учует нечто, притаившееся в темноте.
По небольшому подъему Карлос дотолкал тележку до кабинета музыки, открыл двери универсальным ключом, привычно щелкнул выключателем. Наверное, воображение разыгралось, только лампочки вроде бы горели слабее, чем в прошлом году. Оборудование нигде не меняли, но Карлосу казалось, что за лето освещение во всей школе потускнело. Он пытался себя уговорить – мол, это сделано специально, для экономии. Верилось с трудом.
Оркестранты – так же как и футболисты, и девочки из группы поддержки – возвращались в школу за несколько недель до начала учебного года. Карлос оглядел небольшой подиум с левой стороны класса. Большинство инструментов спрятали или разобрали по домам, но парочка, как всегда, осталась. Сейчас в самом центре подиума стояла туба, прислоненная к складному металлическому стулу. Карлос присмотрелся к ней. Верхний свет играл на золотистом ободке вокруг черной дыры, расположенной в середине большого рожка. Зрелище было завораживающим, глаз не оторвать. Карлос, не мигая, смотрел в темное отверстие. Взгляд словно затягивало туда, внутрь, в голове все кружилось, как в водовороте.
Карлос заставил себя отвернуться. Его трясло от страха. Нет уж, лучше уйти. Мусора не видно, беспорядка нет. Мыть полы и вытирать пыль необязательно. Одну ночь кабинет переживет и без основательной уборки.
Ммммммммммммм…
Карлос подскочил на месте. Что за звук? Низкий, непрекращающийся… Откуда?
Похож на… Будто кто-то на тубе играет, да!
Карлос быстро глянул на инструмент. Тот стоял на прежнем месте – нетронутый, неподвижный. Черное отверстие посреди блестящего золота выглядело еще более зловещим.
Ммммммммммммм…
Звук не умолкал – словно у невидимого игрока было бесконечное дыхание, и он собирался дуть в гигантский рожок вечно.
Потихоньку вступила барабанная дробь, хотя никакого барабана не наблюдалось. Голоса двух инструментов зазвучали в унисон, сливаясь в единый погребальный плач.
– Да пошло оно! – громко заявил Карлос.
Может, грубые слова докажут этому… этой… Докажут – Карлос не боится.
Он ведь и вправду думал, что тут кто-то есть, он не верил, будто таинственные звуки – лишь обычные ночные скрипы. От этой мысли стало еще страшнее. Карлос резко рванул назад, под аккомпанемент неутихающей заунывной песни толкнул тележку из класса и запер за собой дверь. Выскочил быстрее, чем хотелось бы, – сразу ясно, что дал деру. Ну и ладно. Зато он опять на улице, а не в той жуткой комнате!
Рацию в подсобке забыл…
Да что с ним такое? Как он свяжется с Ракимом, если что-нибудь… произойдет?
Карлос постоял, напрягая слух. Наконец с облегчением различил возле канцелярии скрип Ракимовой тележки, его фальшивый голос, подпевающий музыке из наушников. Стало спокойней. Карлос оглядел двор и решил начать с физкультурного блока. Спортивные корпуса стояли в северном конце школы, отделенные от остальных зданий теннисными кортами и бассейном. Обычно Карлос оставлял этот участок напоследок, но сегодня бродить там глубокой ночью не хотелось. Уж лучше поскорее с ним закончить и потом работать в классах, поближе к Ракиму. Если все пойдет хорошо, Карлос, может, даже соберется с духом и уберет музыкальный кабинет.
Вспомнилась туба и медленный бой невидимого барабана.
А может, и не уберет.
Ночь выдалась прохладной. Легкий ветерок ерошил волосы. Карлос шел по открытой галерее между кабинетами обществознания. Галерея выглядела длинной. Гораздо длиннее, чем всегда. Словно в кино: когда камера отъезжает назад, и обычное расстояние растягивается до невероятных размеров. Впереди, в арочном проеме, виднелись затемненные корты и огороженный бассейн, дальше округлой глыбой маячил спортзал.
Энрике прав, покаянно вздохнул Карлос. Я – баба.
Он заставил себя идти вперед. Размеренно, ровно – словно смелее него нет человека на свете. Пора кончать с этой нервотрепкой, иначе придется искать новую работу. Нельзя же каждую ночь шарахаться от собственной тени.
