Гости растерянно поглядывали друг на друга, а директор Игорь Васильич, боясь, как бы долгожительница не стала призывать начальство на фронт "За Родину, за Сталина!", торопливо соглашался:
– Да, Меланья Андреевна, скоро дойдут! – и поспешно уводил проверяющих посмотреть новую пристройку, а после перекусить, чем Бог послал, время-то обеденное.
Ближе к осени баба Миля приказала долго жить. Ушла легко, никому не доставив хлопот. Последними словами ее были:
– Война закончилась, победа! Слава Богу, дождались!
Медсестра Настя (все произошло в ее дежурство), вытерев набухший от слез нос куском бинта, сетовала:
– Я отошла всего на пять минут взять новый шприц. Баба Миля меня сама отослала. Сказала: "Не сиди со мной, иди на парад. Там победа, салюты дают!" А когда я вернулась в палату, она спокойно лежала с закрытыми глазами. Я поначалу подумала, что бабушка уснула…
* * *
Подошло послеобеденное время, когда Ксения так любила погружаться в воспоминания. Они были для женщины более живыми, чем ее теперешняя жизнь. Женщина высвобождала руку из-под одеяла, брала в ладонь свой оберег и будто здоровалась со своим Алешей. Этот маленький розовый камешек всякий раз заряжал ее верой: она обязательно встретится со своим мужем! Для этого живет так долго…
Он привез ее тогда с трехмесячной дочкой в Зорянское – проведать родных. Спешил, даже не сел поесть, хотя Александра собрала на стол угостить зятя:
– Извините, мама, очень спешу. Как-нибудь потом посидим, поговорим.
Повернулся к жене и буднично бросил:
– Ксюша, проводи меня до ворот!
Она провела мужа, хотела было спросить, во сколько придет вечером ужинать и придет ли вообще, но на полуслове замолчала. Как-то иначе, чем всегда, глядел на нее Алексей. Она даже струхнула и встревожено спросила:
– Я что-то не так сделала, да, Алеша?
А он, все так же глядя, ровным голосом произнес:
– Краса моя, сейчас скажу то, что никогда не говорил – люблю тебя! И Наталку нашу люблю! Только помни это! Хорошо? И еще знай: я вернусь обязательно, что бы ни произошло!
Потом он ее обнял и поцеловал. Крепко поцеловал.
Всю последующую жизнь Ксения корила себя, что не схватила его тогда со всех сил за руки, за одежду… Да не затолкала в чулан или в погреб… Да хоть на печку! И никуда не пустила!.. Она же, дурище, так столбом и стояла. А муж тем временем быстро вскочил на Кочубея и уехал.
Ужинать Алексей не пришел. Он вообще больше не пришел.
В дальнейшей Ксюшиной жизни один только раз ее назвали «красой», после чего она терпеть не могла это слово.
* * *
Последние дни в селе было тревожно. Стоял 1943 год. Немецкие солдаты, пребывающие раньше в относительно мирном настроении, озлобились, ходили по домам с обысками. Участились аресты. Прошел слух, что немцы забрали гадалку Нюру, и для жителей Зорянска это стало полнейшей неожиданностью. А Ксения только собралась пойти к бабе Нюре погадать – что-то Алеши долго нету. Она неделю с ребенком гостила в Зорянском, уже пора бы и домой, к свекрови.
Утром встревоженный Колька забежал в дом, гневно выкрикивая:
– Погодите, сволочи! Получите! Вот только дядь-Леша придет!
На воротах их двора мазутом было написано "Здеся полицайская шлюха".
Ксению охватила тревога. Не из-за надписи на воротах – она на это давно не обращала внимания! Алексей не появлялся в Зорянске целую неделю, и ее обидчики осмелели. "Что-то случилось!" – твердила женщина и засобиралась в Озерки к свекрови. Может, Алеша там, а приехать за Ксюшей не может, занят. Александра напутствовала на дорогу:
– Будет ехать какая подвода – просись, чтобы подвезли. С ребенком не откажут. А если не подвезут, и так дойдешь, недалеко. Водички с собой возьми. Да в дороге дай сиськи ребенку, чтобы спала. На обочине сядешь где-нибудь на травке, слава Богу, тепло, сухо.
Ксении повезло где-то на половине пути. На развилке, со стороны Дубков выехал старик. Старая кобыла, слепая на один глаз, с натугой везла телегу. Ксюша даже не стала проситься, чтобы подвезли, пожалев животное, но возница сам остановился:
– Если в Озерки, садись с ребенком, поедем!
Старик взбил солому, подготовив место пассажирам, подержал ребенка, пока Ксюша устраивалась, и они тронулись в путь. Ехали молча, возница был неразговорчив. Ксения старалась отогнать от себя самые худшие предположения:
– Приеду, а Алеша – дома. Допустим, Кочубей сломал ногу, может ведь такое быть? Поэтому не смог муж за мной приехать.
Со стороны Озерков по дороге им встретились две женщины. Сами остановились и взволнованно, наперебой стали жаловаться:
– Ой, что творится в Озерках! Лучше сейчас туда не ехать! Немцы озверели. Заходят в каждую хату, перерывают все вверх дном, ищут Бойчука. Он у них был начальником полиции, а склад с оружием отдал партизанам. И сейчас немцы убивают всех его родственников. Говорили, что он якобы в лес убежал, но немцы вернулись из леса, сказали, что нашли Бойчука и убили.
Рассказ женщин неожиданно прервался детским плачем. Ксения выронила ребенка из рук, и он, плачущий, так и лежал на земле под ее свесившимися с телеги ногами. Одна из женщин подняла ребенка и подала его матери…
Старик развернул лошадь, довез Ксению до развилки и поехал обратно. Ксюша без мыслей, с пустой головой, шла по направлению к своему селу. Ребенок не плакал, но и не спал. Еще не определившиеся с цветом младенческие глаза пристально смотрели в лицо Ксении, не выражавшее никаких эмоций.
– Что-то я должна сделать! – мелькнула в голове первая мысль.
Затем Наталя сначала захныкала, потом откровенно зашлась плачем. "Мама говорила – покормить в дороге ребенка!" – наконец догадалась Ксения и присела на траву у обочины. Вокруг было пустынно, ни в одну, ни в другую сторону никого не было видно. Женщина, вынув из-за пазухи теплую сухую пеленку, перепеленала ребенка, девочка уснула.
Постепенно в голову возвращались холодные, будто чужие мысли. То, что ее жизнь оборвалась, это она почувствовала, сидя на телеге. А другая жизнь, которая была у нее на руках, полностью зависела от Ксении. Она посмотрела на ребенка чужим взглядом, будто со стороны. На детском личике, около крохотных губ Ксюша вдруг четко доглядела Алешину черточку… И все вспомнила. Нет, она не будет плакать! Сказал же, что обязательно вернется к нам. Брешут немцы, что убили!
Каково ей будет жить, бывшей жене полицая, старалась не думать. На поле под самым селом стояла скирда соломы. Женщина выбрала солому, сделав углубление, и расположилась там с ребенком до вечера. Явится домой, когда стемнеет. Первое время придется не показываться на люди.
Только поздно вечером зашла Ксюша с ребенком в дом. Коротко рассказала, что знала. Мать запричитала, вытирая слезы. Колька и Лидка с испуганными лицами сидели рядышком на лавке, поперек кровати хныкал распеленутый ребенок. Затем Александра взяла себя в руки и сурово промолвила:
