«Но я не уверена, что хочу быть с тобой».
3
Тодд
Пятница, 22 сентября 1995 года
Сначала я убедил себя, что все началось из-за того, что девочки в пятом математическом классе были, как бы это сказать, математически озабочены. Проще выразиться так, чем признать, каким идиотом я стал – чувствительным и сбитым с толку. Как раз об этом нас предупреждали на курсах по преподаванию. Там даже был дурацкий модуль на эту тему под названием «Будь в курсе» или как-то так. Теперь же, вспоминая о нем, я думаю, что его лучше было бы назвать «Да проснись же ты, черт тебя подери!».
Хотя было лишь начало осени, садист в форме истопника, которого некоторые люди называли не иначе как школьным гробокопателем, почему-то решил раскочегарить древнюю отопительную систему Хэдли Холл до максимума, создав в школе особый микроклимат, которому позавидовали бы даже в Тихуане. Поэтому в тот день к длинному списку оправданий неадекватного поведения моих учеников можно было добавить тепловой удар. Но меня это не тревожит. Мой престарелый предшественник вылетел с работы за слишком большую любовь к творческим подходам, поэтому моей задачей было все исправить.
Я был этому рад. Я любил вызовы и чувствовал себя бодро. Я был готов помочь классу получить отличные аттестаты зрелости и доказать остальным учителям, что сердитый мужчина среднего возраста с любовью к цветастому трикотажу тоже может быть хорошим учителем.
Я прекрасно понимал, что мое предпочтение одеваться на работу, как на рок-концерт, заставляло моих сверстников морщить носы. У меня были длинные темные волосы, я редко брился и никогда не заправлял рубашку в штаны. Иногда я надевал под брюки (никаких джинсов) ковбойские сапоги, что вызывало определенный ажиотаж и разговоры. Я считал, что таким образом делал им одолжение, подбрасывал тему для сплетен. Если бы не я, они бы только и обсуждали, что падающую посещаемость репетиций хора в шестом классе и немецкую школьницу, приехавшую к нам по обмену и пойманную на торговле травкой в то время, когда она должна была играть в лапту.
Несмотря на мою тягу к тяжелому труду, я явно ленился. Слишком сосредоточился на одной теме. Занимался оценками учеников, но не их поведением.
Кто-то плакал. Я это понял, когда дописывал на доске систему уравнений. Сначала меня это немного напрягло. Мы как раз занимались по программе, которая должна была закончиться экзаменами на аттестат зрелости, поэтому этот урок был очень важен.
«Ну почему нельзя взять себя в руки и успокоиться?»
Я повернулся и поискал глазами источник звука. Он находился в конце класса, где сидели ведьмы. Так я их называл про себя. Я, конечно, не собирался рассказывать об этом, сидя в учительской с чашечкой кофе и булочкой с маком. За год работы в Хэдли Холл я понял, что можно критиковать дурное поведение учеников, их пирсинг или неиспользованный потенциал, но нельзя над ними смеяться. По всей видимости, это было табу – так же, как нельзя было упоминать месячные, гормоны или обсуждать ноги школьниц.
Плачущая девочка не была одной из ведьм. Я так и знал. Она пришла к нам в школу всего несколько недель назад, и я со стыдом понял, что не могу вспомнить, как ее зовут.
– Не отвлекайтесь! – рявкнул я на остальных учеников, которые начали таращиться на плачущую девочку.
Ведьмы послушно потупились. Этот дешевый фокус должен был продемонстрировать их послушание и то, что они не имеют никакого отношения к бедняжке. Ничего нового, этот трюк давно известен всем. Я сам так поступал всего несколько лет назад и по опыту могу сказать, что он не работает.
– Что происходит?
Ведьмы начали шептаться между собой. Девочка покачала головой.
В этот момент я заметил пучок золотисто-каштановых волос на парте у нее за спиной. Одна из ведьм слишком поздно попыталась смахнуть его на пол. Я опустил взгляд на паркетный пол, где тоже лежали волосы. Добрых двадцать сантиметров волос, собранных в хвост, были срезаны длинными ножницами.
Признаюсь, поначалу я ощутил укол самолюбия. Я не мог поверить, что они настолько обнаглели, что позволили себе сотворить такое на моем уроке. Я еще мог бы понять, если бы это случилось на уроке миссис Уиттс (английская литература, учительница ходит с палочкой и почти полностью глуха). У нее на уроке можно было бы кого-нибудь убить, и она бы не заметила. Или на уроке мисс Гуч (латынь, постоянно нервничает, легко краснеет и потеет). Но я не ожидал, что они будут так себя вести на моем уроке. Оказывается, у меня под носом происходит подобное непотребство, а я не вижу! Это было очень неприятно.
Всего ведьм было пять. Четверо из них начали громко смеяться. Пятая слегка побледнела и смутилась. Возможно, этот шаг характеризует меня не с самой хорошей стороны, но я решил начать с нее. Я был вне себя от ярости, и мне хотелось узнать правду как можно быстрее. Скорее всего, мне не терпелось залечить уязвленное эго. По этой ведьме было видно, что расколоть ее не составит труда.
– Марш из класса! – велел я всем пятерым.
Они пробежали мимо меня, словно тараканы, все еще хихикая. Не хихикала только пятая ведьма. Она задержалась возле волос, но потом передумала и пошла к выходу под моим испепеляющим взглядом.
– Эми, – сказал я, обращаясь к девочке, которая оцепенело сидела рядом с пострадавшей. Казалось, ее огрели кирпичом по голове. – Отправляйтесь вместе к мистеру Мак-Кензи и ждите меня там.
И я вышел из кабинета.
Когда Эми и ее спутница прошли мимо нас к лестнице, я повернулся к ведьмам, которые выстроились вдоль стены. Короткие юбки и глупые злобные усмешки на лицах. Блондинка, самая тихая из них, все так же казалась мне легкой добычей, поэтому я завел ее в соседний, пустующий в это время кабинет и рявкнул остальным, чтобы они не двигались с места.
Когда я закрыл дверь, блондинка заморгала.
– Это не я, – быстро сказала она.
– Да брось! – прошипел я. – Тебе придется постараться, чтобы убедить меня. Я работаю учителем не первый год, поэтому всегда знаю, когда мне врут.
На самом деле это было не совсем так. Я начал заниматься преподаванием всего три года назад, но прекрасно понимал, что в глазах пятнадцатилетней девочки три года, наверное, казались целой жизнью.
– Я не хотела, чтобы она это делала. Я так и сказала. Я пыталась забрать ножницы.
Она раскрыла правую ладонь, и у меня чуть не отвалилась челюсть. Ладонь была вся в крови. Глубокая красная полоса пересекала бледную кожу. В ладони скопилась кровь, и теперь, когда девочка раскрыла ее, кровь начала капать на пол, окрашивая ковер в багровые тона.
Я не очень хорошо себя чувствую при виде крови.
– Святой Иисусе!
– Не говорите никому! – с ужасом в глазах взмолилась девочка, и я увидел, как побелело ее лицо. – Не рассказывайте никому, мистер Лэндли, пожалуйста.
