— Тьфу ты, пропасть! — Он все же налил кастрюльку супа и, взяв немного хлеба, сыра и фруктов, водрузил все это на поднос. — Если бы я был таким размазней и в делах, то уже через год оказался бы перед комиссией по банкротствам, — пробормотал Тим, направляясь к двери.
Но отцовское чувство не позволяло ему быть твердым и последовательным. Очень часто он просто не знал, как поступить. Стеф подрастала, становилась все более неуправляемой, и Тимоти все чаще спрашивал себя, способен ли в одиночку воспитать дочь. Ведь его нельзя было назвать большим знатоком женской психологии.
Когда он вышел на улицу, в воздухе по-прежнему кружились снежинки, но покрывало туч местами разорвалось, и кое-где проглядывали яркие звезды. Прозрачный воздух пах хвоей и дымком.
Тимоти задержался на мгновение на верхней ступеньке лестницы, чтобы вдохнуть поглубже этот мирный, похожий на церковный, аромат. Ради всего этого он и трудился не покладая рук последние двенадцать лет, и ничто не способно испортить то удовлетворение, которое приносят ему плоды этих трудов. Праздники на носу, кругом навалило огромные сугробы, и потребуется что-то посерьезнее, чем какая-то залетная пташка, чтобы встать между ним и дочерью в Рождество.
Проще всего было дойти до дома по дорожке, которую постоянно расчищали для удобства отдыхающих, но аборигены пользовались кратчайшим путем — через овраг, поросший деревьями.
Постучав на ходу в окно гостиной, Тимоти крикнул:
— Это всего лишь я, милая.
— Почему ты так быстро вернулся? — спросила Стеф, открывая ему заднюю дверь. — Я думала, ты пообедаешь со всеми.
— Я принес тебе кое-что вкусненькое, — сказал Тимоти, ставя поднос на кухонный стол.
— Нет, спасибо. — Едва взглянув на него, она вернулась на диван и снова растянулась перед телевизором. — Я уже полакомилась.
— Вряд ли бутерброды с сыром можно назвать деликатесом, — возразил он, твердо решив не позволять расширяться трещине, возникшей в их отношениях. — Ну же, Стеф, взгляни хотя бы на то, что я тебе принес.
— Правда, па, я не хочу есть. — Она кивнула на тарелку с крошками, стоявшую рядом. — Лилиан принесла мне какие-то закуски, которые подавали к коктейлю.
— С чего бы вдруг такая забота? — стараясь говорить ровно, спросил он.
— Она меня пожалела: сижу здесь в одиночестве. Лилиан считает, что мне не хватает развлечений.
— Это действительно так? — поинтересовался он, гадая, до каких пределов должно подняться кровяное давление, чтобы у мужчины в полном расцвете сил случился инсульт. — Очевидно, она также считает, что ты здесь голодаешь? И поэтому подкармливает тебя?
Стеф пожала плечами.
— Не знаю. Она не объясняла причин.
Тебе, может быть, и нет, разозлился Тимоти, зато мне преподала наглядный урок! Вслух он сказал:
— Я думал, мы договорились, Стеф, что ты не будешь открывать дверь незнакомцам.
— Она не незнакомка. Лилиан — моя подруга.
— Как ты можешь утверждать это, когда увидела ее впервые в жизни?
Возможно, лицо у его дочери совсем еще детское, но глаза, когда она взглянула на отца, были полны таинственной женской мудрости.
— Время не имеет значения, па. Иногда два человека просто раз — и идеально совпадают.
О Боже! Он беспомощно провел рукой по волосам.
— Мы поговорим об этом утром. А пока дай слово, что больше не будешь открывать дверь чужим.
Стефани закатила глаза.
— А спать я должна лечь конечно же не позже девяти?
— Остри побольше и будешь ложиться в восемь!
Под ее ресницами блеснули слезы, а подбородок непроизвольно задрожал.
— С другой стороны, — продолжил смущенный Тимоти, — близится Рождество, и я, пожалуй, позволю тебе бодрствовать до десяти. Только не спугни удачу, ладно?
— Ладно, папа.
Подавив вздох, он отправился в обратный путь, гадая, способно ли какое-нибудь другое слово в английском языке так смягчить сердце мужчины, как слово «папа». Он готов был броситься в огонь ради Стефани, сразить дракона, победить чудовищ, отдать за нее жизнь, если потребуется. Но чего он не мог сделать, так это оставаться в стороне, позволяя новоявленной соседке вторгаться в его отношения с дочерью.
— Можно вас на минутку, мисс Моро? — сказал он, войдя в общую гостиную и преградив ей путь, в то время как остальные гости потянулись в столовую. — Мне нужно вам кое-что сказать.
— Да? — спросила она таким удивленным тоном, словно полагала, что он не в состоянии связать и двух слов.
Почему-то вблизи ее черное платье уже не казалось ему таким вызывающим. Просто очень… привлекательным. Он откашлялся.
— Да. В частности мне хотелось бы узнать, на каких основаниях вы вмешиваетесь в воспитание моей дочери.
У нее были поистине удивительные глаза — большие и серые, затененные густыми ресницами. Сейчас она смотрела на него с любопытством ученого, изучающего прежде невиданную низшую форму жизни.
— Я не совсем поняла, что вы имеете в виду.
— Тогда позвольте мне быть более откровенным. Я не хочу, чтобы из меня делали посмешище — особенно в глазах Стефани.
Она заморгала, так медленно взмахивая ресницами, что простое движение превратилось в какое-то абсурдное самостоятельное действо.
— Это из-за того, что я пригласила Стефани к себе, или потому, что решила поделиться с ней замечательными закусками?
— И из-за того, и из-за другого! — выпалил Тимоти.
— Но почему? Что в этом плохого?
— Согласитесь, это нелепо, когда гость, пренебрегая светскими обязанностями, бежит присмотреть за чьим-нибудь ребенком, более того — несет ему еду, словно нищенке у порога. А во-вторых…
— Но я отлучилась совсем не по этой причине. Мне вдруг стало холодно, и я вернулась, чтобы взять накидку.
Так вот почему платье выглядит иначе — красивая шаль, прикрыла обнаженные плечи!
— Ясно.
— В самом деле? — Она издала короткий смешок. — Сомневаюсь. Вы смотрите на меня с таким подозрением, мистер Эванс, словно я пытаюсь развратить вашу малышку каким-то изощренно зловещим способом. Но уверяю вас, поделиться с ней лакомствами пришло мне в голову в последнюю очередь, это был просто порыв. И уж во всяком случае, я не собиралась доставлять огорчения вам.
Она заставила Тимоти почувствовать себя дураком, деревенским увальнем, не знающим, с какой стороны подойти к женщине, и это задело его. Положив руку ей на спину, он подтолкнул Лилиан в сторону столовой и сказал:
— Сделайте одолжение, сдерживайте впредь свои порывы, мисс Моро. Вы приехали сюда кататься на лыжах и развлекаться, а не для того чтобы блюсти интересы моей дочери.
