»Мальчишка! Ребенок! Мальчишка!» – именно об этом все времядумала Мария, именно это было первой мыслью ее, когда она вошла в большую залуи глянула поверх сотни склоненных в почтительном поклоне голов на одну,темноволосую, задорно вздернутую, встретилась глазами с любопытствующим взоромсво-его жениха. Вещая оторопь на миг сковала ее, но Ма-рия была слишком хорошовышколена, чтобы позволить себе запнуться; вдобавок неподалеку нервнопереминалась с ноги на ногу горбунья в ярко-розовом, словно для юной,непорочной девы сшитом платье, а потому Мария, не дрогнув, прошла все этишестьдесят шагов до середины залы, где ожидал ее жених, и поклонилась.
Петр, конечно, видел невесту и до сего дня: позавчера, когдаприезжал делать предложение, да и прежде они встречались, так что ничего новогов ее изысканной красоте для него не было. Однако своим приметливым взором онсразу углядел, что платье на ней сшито по-новому, с весьма открытой грудью, исейчас, когда невеста присела перед ним, с удовольствием уткнулся взором вдекольте.
Зрелище открывалось приятное. Весьма приятное! Марияобладала необычайно белой, как говорится, алебастровой кожей, и холмики, нервноподнимающиеся и опускающиеся в вырезе ее платья, были подобны лебяжьему пухуили облакам, трепещущим под утренним ветерком. Впрочем, так подумал бы поэт, ноПетр отнюдь не был поэтом, а потому он счел, что грудь Марии слишком уж мягка инежна, а значит, весьма скоро сделается дряблой и увядшей. Три дня тому назадвеселый и озорной Иван Долгоруков преподал юному царю сию нехитрую истину, исейчас Петру сделалось тоскливо, что в супружеской постели с ним будет из годав год лежать женщина с обвисшими, дряблыми грудями.
Он поджал губы, недобро перевел взор на покорно склоненную,изящно причесанную и до снежной белизны напудренную головку невесты. Она всееще сгибалась в реверансе, ожидая знака государя, его слова или прикосновения,но он медлил, и Маша прикусила губу, ощутив, как задрожали колени. Впрочем,обучение «телесному благолепию и поступи немецких и французских учтивств», тоесть церемонным поклонам, реверансам и безупречной выправке, было с малолетстванакрепко «затвержено» ее телом, а потому она все еще полусидела в безупречномреверансе как бы без видимых усилий.
Тем временем Петр, который, не то не зная, что надопозволить всем встать, не то забыв, не то просто намерившись позабавиться,озирая бесконечные ряды согбенных мужских спин и опущенных женских го-лов,вдруг громко потянул носом воздух, и глаза его так и вспыхнули, упершись в ещеодну пару грудей, оголенных до того, что из корсета краешками выступалитемно-коричневые обводья сосков. Это были не холмы каких-то там белопенныхрыхлых облаков – это были истинно яблочки наливные, спелые, тугие да упругие,приятно выпуклые, блестящие, отражающие огоньки свечей, – прелесть что такое!Неодолимый соблазн! Эх, так бы и впился в них пальцами да ртом отведал ихсладости! Петр нервно переступил, ощутив некое шевеленье между ног: кажется,его детский отросточек, которым он вчера мерился с недосягаемо-огромным удомВаньки Долгорукова, внезапно ожил. Петр перевел взор на обладательницу сихнепревзойденных прелестей, и сердце его ускорило свой бег, когда он увиделстройную талию, рыжие, пышные, ненапудренные, а оттого огнем горящие средиоднообразно-белых головок волосы.
Елизавета! Его молоденькая тетушка Елизавета Петровна!
Петр смотрел на нее не отрываясь, и Елизавета наконецглянула на него снизу вверх бойкими темно-синими глазами, в которых бесовскидрожали огоньки свечей, чуть раздвинула в улыбке маленькие, тугие, как вишенки,губки и, слегка передернув плечами (от этого движения налитые груди еедрогнули, и дрогнуло сердце Петра), вновь опустила глаза, но не уткнуласьскромно и покорно в пол, а устремила взор на обтянутые узкими кюлотами бедраПетра, и он чуть не закричал в голос, ощутив этот взгляд, как бесстыдноеприкосновение.
Естество его напряглось, и он с ужасом понял, что еще миг –и на штанах образуется весьма неприличная и красноречивая выпуклость!
Петр метнулся вперед, вцепился в плечо невесты, дернул:
– Извольте встать, господа! Я всем вам рад!
Мария выпрямилась, едва сдержав стон: спину по-сле теткиныхуроков заломило невыносимо. Боль застелила глаза слезами, и она слепо, незрячевзглянула на своего жениха.
«Черт! Да она меня ненавидит! – вдруг подумал Петр. – Икакие у нее уродливые красные пятна на скулах!»
На мгновение он ощутил себя заброшенным ребенком. «Я нехочу! Не буду!» – захотелось крикнуть, но тут рядом послышался густойдобродушный голос, в котором чуткое ухо, однако, могло расслышать недовольныенотки:
– Ну, Петруша, ваше величество, чудок ты всех нас не уморил!– И вместо того чтобы броситься прочь, Петр, словно расшалившийся щенок,заслышавший грозный окрик хозяина, с покорной, детской, растерянной улыбкойповернулся к высокому, статному, роскошно одетому человеку, который возвышалсянад всеми присутствующими не только и не столько ростом и статью, а как бы всемсуществом своим.
Это был Александр Данилович Меншиков, светлейший князь,адмирал, фельдмаршал, глава Верховного тайного совета, глава Военной коллегии,и прочая, и прочая, и прочая. «Батюшка», словом…
Оживилось все в зале, пришло в мгновенное действо: так куклына ниточках своих да веревочках действуют в руках опытного кукловода. Меншиков,будто фокусник из рукава, извлек откуда-то внушительную фигуру архиепископаФеофана Прокоповича, и обряд обручения начался. Условия сего действия были ещевчера обсуждены членами Верховного тайного совета, две цесаревны и голштинскийгерцог безропотно поставили на протоколе свои подписи; со вчерашнего дня вдомах высшей знати только об этом и говорили, а все же каждое новое условиедоговора встречалось вздохами и восклицаниями восторга (весьма напоминающимигорестные и завистливые стенания).
Мария Александровна в качестве царской невесты получилатитул высочества и орден Св. Екатерины (ну, на ее прелестной груди он был всеже более уместен, чем на груди ее брата, хотя и не больно-то подходил ксине-голубому, украшенному россыпью сапфиров туалету красавицы невесты).Младшая дочь Меншикова, Александра, возводилась в чин камер-фрейлины иудостоена была ордена Св. Александра. Варвара Михайловна Арсеньева получилатакой же орден. («Ну хоть будет чем украсить горб!» – пробурчал кто-то,оставшийся незамеченным, однако слова сии тотчас же сделались «летучим словцом»и долго еще проливали бальзам на израненные души всех присутствовавших.)
