А вот толпа, собравшаяся поглядеть на казнь, изрядно волновалась и шумела. Самые осторожные и вовсе покинули берег, а то как бы чего не вышло. Остальные нервничали — здесь, в глуши, на краю света, прибытие любого корабля становилось великим событием. А уж двух сразу, да не купеческих пинасов, а здоровенных боевых галеонов… Разговоры об этом продлятся до самой зимы.
Приговорённые к повешению тоже пялились на корабли.
Убрав паруса, галеоны медленно дрейфовали, пока их огромные якоря не вцепились в дно залива. Шлюпки, спущенные с обоих кораблей, погребли к земле.
Первыми на берег сошли мушкетёры во главе с Анри Матье, графом де Лоном.
Невозмутимые, все как один в блестящих кирасах и гребенчатых шлемах-морионах, они построились, приставляя новенькие мушкеты к ноге.
— Типа почётный караул! — задавленно прокомментировал Яр.
Капитан Эш усмехнулся только.
Непринуждённо ступив на бревенчатую пристань, он слегка поклонился «встречающим» и сказал:
— Надеюсь, кто-либо из присутствующих говорит по-французски?
— Я говорю!
Из толпы вышел невысокий, но весьма упитанный человек лет пятидесяти, в камзоле из коричневой тафты.
33
Поклонившись, он представился:
— Я наречён Виллемом Верхюлстом, недавно назначен вторым директором Вест-Индской компании.
— Очень приятно, минхер Верхюлст. Меня зовут Олегар де Монтиньи. Командор, капитан и всё такое. Это самое… Не далее полугода назад я бился с испанцами под командованием генерал-адмирала Хейна.
Толпа оживлённо задвигалась — «свои»!
— Мы прибыли с хорошим товаром, — деловито продолжил Олег. — Надеюсь, я смогу сбыть его вам, минхерц?
— О да, да! — воскликнул Верхюлст.
— Индиго, кошениль, серая амбра, ваниль… — принялся небрежно перечислять Олег.
— Да… Да… — повторял голландец, словно в забытьи. — Вот только звонкой монеты у меня… не так чтобы очень…
— Можно и векселями, — дозволил Сухов великодушно.
Тут из толпы решительно вышел человек без шляпы, но в кожаной охотничьей рубахе явно индейского пошива.
Его простое, скуластое лицо сразу привлекало прямым и честным взглядом.
— Меня зовут Крейн ван Лоббрехт, — отрекомендовался он на языке Рабле и Мольера, — я инженер, который строил тутошний форт, хоть некоторые и подзабыли это. Мой дядя связан с крупными банкирами Роттердама и с удовольствием выпишет вам векселя на любую сумму!
— Отлично! — довольно сказал Сухов.
— Вряд ли господин ван Лоббрехт может представлять здесь всю общину Нового Амстердама, — проскрипел вдруг неприятный голос. — Он стал куда ближе к местным дикарям!
Из тени эшафота показался худой, сгорбленный, но весьма бодрый старикан зловещей наружности — нос крючком, лысый череп в веснушках, ушки остренькие, как у эльфа, губы в нитку, а глаза так и горят недобрым пламенем.
— А это кто такой? — задрал бровь Олег.
— Господин Албертус ван Хоорн, — боязливо проговорил Верхюлст.
Ван Хоорн улыбнулся, словно Кощей Бессмертный, заполучивший-таки Василису Прекрасную. Ему были приятны и страх, и почтение.
— Господин ван Хоорн является главою Нового Амстердама? — холодно проговорил Сухов, не глядя на Албертуса.
— Нет… — замялся второй директор Вест-Индской компании. — Он… он — святой…
Олег пренебрежительно усмехнулся.
Вот уж кого он терпеть не мог, так это всякого рода изуверов и прочих хитро… мм… задых, примазавшихся к религии и паразитирующих на вере людской.
Правда, Сухов был человек ответственный, и трезвые добропорядочные мысли его тоже посетили.
О том, к примеру, что не стоило бы восстанавливать против себя град сей, связываясь со «святым».
Но всё же корсар победил в Олеге политика.
— Никогда не поверю, — сказал он, усмехаясь, — что Господь дивен в таком-то святом! И не дело паствы объявлять чью-либо святость, даже если некий пройдоха того добивается. Истинно святой человек скромен по доброй натуре своей и наверняка воспротивился бы столь лестной оценке собственных деяний. А вот вашему ван Хоорну по сердцу хвала пришлась, ибо гордыня правит мужем сим и тщеславие ненасытное! Так разве от Бога плевела сии злонравные, душу на погибель обрекающие?
Толпа проявила смятение, а ван Хоорн злобно воз-говорил, тыча в Сухова клюкой:
— Изыди! Изыди, отродье сатанинское!
— Принесите святой воды, — поморщился Олег, — и побрызгайте на этого кощуна! А то что-то серой пованивает.
Обведя толпу ледяным взглядом, он посмотрел на растерянного Верхюлста.
— Так мы договорились насчёт товаров? — спросил Сухов спокойно.
— Д-да, — выговорил Виллем, облизывая пересохшие губы. Было видно, что ему очень, как дети говорят, сильно-пресильно не хочется идти против ван Хоорна, но жадность победила страх.
— А мой дядя, если надо, примет ваше серебро, — решительно заявил Крейн.
— Прекрасно, — кивнул Олег и лишь теперь посмотрел на пару несчастных, топтавшихся на эшафоте. — Это самое… Можно узнать, в чём провинились молодые люди?
Лицо у Верхюлста снова стало несчастным.
— Они обвиняются в колдовстве… — неуверенно промямлил он.
— Вот как?
— Чушь всё это! — яростно воспротивился один из осуждённых, беловолосый и синеглазый, как хрестоматийный добрый молодец. Видимо, воспрял духом после перепалки ван Хоорна с де Монтиньи.
— А вот и не чушь! — заорали из толпы. — Из-за вас, бесов, моя корова сдохла!
— А мы-то тут при чём?! — возмутился другой приговорённый, с чёрными волосами, длинными и прямыми, как у индейца. — Нас с братом месяц не было в городе! Охотники мы, меха промышляли!
— Повесить их! — возопил ван Хоорн, краснея от ярости и колотя клюкой. — Немедленно!
«Стражи порядка» кинулись исполнять приказ «святого», но были остановлены резким голосом Сухова:
— Стоять! Нолан, Яр, Франсуа!
Повинуясь жесту капитана, Чантри, Быков и де Жюссак взлетели на эшафот, небрежно оттесняя палачей, и, разрезав путы на обоих «колдунах», свели тех вниз.
— Как ты смеешь вмешиваться в Божий суд? — взревел ван Хоорн, бледнея, отчего краснота пошла по лицу его пятнами.
— Заткнись, — посоветовал Олег и повернулся к братьям-охотникам: — Звать вас как, колдуны?
— Не колдуны мы… — забубнил блондин.
— Да это он колдун! — озлился брюнет, кивая на ван Хоорна. — Когда ему Марта отказала, он тут всех застращал, наговорил всякого, что и ведьма она, и то, и сё. А эти дурачки напугались и сожгли Марту!
