Я почувствовала рядом с собой какое-то движение. Он сел, обнял меня и крепко прижал к себе.
Онемев от потрясения, я вытаращилась на него.
— Ты чего убежала? — прошептал он.
— Я подумала, что совершила страшную ошибку. Что ты не придешь, — выпалила я сквозь слезы, которые полились опять.
— Не говори глупости, — улыбнулся он. — Я просто уснул, когда готовился к выходу. Опоздал немножко, вот и все.
— О! — Моя способность поддерживать разговор, похоже, опять ушла в отпуск.
— Но, кажется, нам надо поговорить.
Ага, ну вот, подумала я. Сейчас начнется: «Это же всего лишь курортный роман, так, ничего серьезного».
— Ты почему мне не сказала, что это у тебя первый раз?
— Как ты узнал? — О боже, неужели я ему всю кровать кровью перепачкала? Только не это! Какое унижение!
— Мне Кейт сказала, — ответил он. — Она объяснила, почему ты сделала ноги спринтерским бегом, когда Грэхем появился без меня.
Мне было все равно, правда это или нет. Такое объяснение щадило мои чувства. Возможными вариантами были: а) после твоего ухода моя кровать напоминала сцену из «Техасской резни бензопилой» и б) ты так ужасна в постели, что, видимо, это у тебя впервые. Оба варианта слишком невыносимы.
— Я не знаю, — искренне ответила я. — Подходящего момента не было.
— Тогда почему ты это сделала? — настаивал он.
— Тоже не знаю. Просто мне показалось, что так и должно быть.
Тут он рассмеялся. Рассмеялся! Я сижу и чувствую себя так, будто у меня только что умерла собака, а он смеется! Он чмокнул меня в кончик носа и притянул к себе:
— Кажется, ты мне начинаешь нравиться, Карли Купер. А теперь пойдем, надо наверстать упущенное.
Остаток отпуска был непрерывным блаженством. На следующее утро мы вернулись в квартиру со всей одеждой Грэхема и поменяли ее на мою. Грэхем с Сарой были в восторге: они уже почти стали постоянной парой.
И мы с Ником тоже. Мы просыпались вместе, загорали вместе, вечером ходили в паб с остальной компанией, но все время держались рядом. Мы много смеялись. Смеялись над дурацкими, бестолковыми вещами. Я влюбилась бесповоротно, без оглядки, по самые уши и выше. И он тоже. Это было невероятно. Когда он видел меня, его лицо загоралось; мы постоянно говорили обо всем на свете и каждую ночь подолгу занимались умопомрачительным сексом. Я была похожа на Дейла Уинтона[3]: многолетний загар и словно вытравленная на лице улыбка.
Наконец наступил последний вечер. В животе весь день ухало, и мне поочередно хотелось то приковать Ника к кровати наручниками и смаковать каждую секунду, то свернуться калачиком в углу и заплакать.
Мы пошли ужинать — в кои-то веки без веселой компании друзей.
— Нельзя, чтобы вот так все и закончилось, Купер, — произнес он, стиснув мою руку так, что мне показалось, будто костяшки сейчас выскочат из суставов.
— Разве может быть иначе? — возопила я. — Мы живем в сотнях миль друг от друга, не умеем водить и оба студенты без гроша в кармане!
Но это было не главное.
Понимаете ли, я его обожала. Это были самые идеальные две недели за всю мою жизнь: я потеряла невинность с самым удивительным мужчиной и знала, что нас ждет. Если бы мы постарались продолжить отношения дома, они бы завязли в длительных разлуках, поздних ночных звонках и нашей жизни в разных городах. Даже в состоянии солнечного удара, алкогольного отравления и эйфории я понимала, что мы слишком молоды для всего этого. Рано или поздно мы оба познакомились бы с кем-нибудь, и конец был бы ужасен: слезы и сцены, упреки и сожаления. Я этого не хотела. Мне хотелось навеки запомнить это время таким, каким оно и было: лучшим эпизодом моей жизни.
Я попыталась ему объяснить. И наконец он понял:
— Знаешь что, Купер, в один прекрасный день я приеду и разыщу тебя. И потом мы поженимся и будем жить в сексуальном раю до конца жизни.
— Обещаешь? — с улыбкой спросила я.
— Обещаю, — ответил он, крепко обнял меня и поцеловал на прощание.
Больше я Ника Руссо ни разу не видела.
Глава 3
Что, если я разработаю хитроумный и сложный план?
Наливаю себе еще кофе и атакую коробку шоколадных эклеров из «Маркс и Спенсер». Есть получается с трудом, потому что на моем лице до сих пор широкая улыбка. М-м-м, Ник Руссо. Я столько лет о нем не вспоминала.
Странно вспоминать себя такой, какой я тогда была: бесстрашной, полной энергии, каждый день встречающей как захватывающее новое приключение. Но в семнадцать лет все мы чувствуем себя неуязвимыми, разве нет?
Конечно, мне было грустно, когда я вернулась из того путешествия. Две недели я ходила по дому как привидение, слушала пластинки «Коммодорс»[4]и плакала на плече у всех, кто соглашался меня выслушать. Слава богу, что в восьмидесятые были популярны подплечники!
Потом я решила, что мне уже надоело всех доставать, и отправилась на поиски очередной драмы. В следующие года два я периодически вспоминала Ника, но вскоре воспоминания поблекли: его место заняла новая любовь. А потом опять новая. И опять.
Звоню Кейт: надеюсь поймать ее в промежутке между клиентами, чтобы у нее было время поболтать.
Теперь Кейт живет в соседнем Чезвике с мужем (зовут Брюс, тридцать шесть лет, архитектор) и двумя чудесными детками: шестилетней Зоуи и восьмилетним Камероном. Оба ребенка похожи на Кейт: длинные каштановые волосы, огромные зеленые глаза и заразительные улыбки. До сих пор странно думать о ней как об ответственной матери двоих детей, но так оно и есть, и ей это нравится. Я бы сказала, что материнство у нее в крови, но все, что связано с кровью, вызывает неприятные ассоциации, так что я лучше не буду размышлять в этом направлении.
Кейт живет в Лондоне уже десять лет: она закончила обучение на парикмахера в Глазго, потом перевелась в лондонское отделение сети салонов. Вообще-то, она приехала в Лондон, чтобы быть рядом с Кэрол, которая взорвала мир модельного бизнеса (или, по крайней мере, заставила его задымиться) и подыскивала себе компанию. Год они вместе снимали квартиру в Кэмдене; потом Кейт познакомилась с Брюсом, и он вскружил ей голову своими сводчатыми потолками и острыми углами.
Кэрол так и не вышла замуж, предпочитая, по ее словам, «систематически осушать резервные фонды кое-кого из самых завидных холостяков в стране, увеличивая доходы «Гуччи», «Прада» и «Бритиш Эйрвейз». Ей давно должны были присвоить звание почетного акционера этих компаний в благодарность за вклад в их финансы.
Кэрол до сих пор красавица и сейчас работает лицом рекламной кампании «Дольче». «Дольче — современная марка для зрелых женщин!» Но она недовольна, так как теперь все знают, что ей за тридцать, и ей кажется, что ее привлекательность в глазах богатых мужиков, разыскивающих трофейных подружек и готовых соблазнить их несметными количествами дорогих подарков, уменьшилась на двадцать пять процентов. Мы живем в жестоком мире! Но все это, видимо, не отпугнуло ее нынешнего ОСКАРа (Очень Состоятельного КАРьериста), который только что подарил ей кредитную карточку «Хэрродс». У этого ОСКАРа явно не все хорошо с головой.
