– Мне принципиально важно узнать ваши вокальные данные. Вы понимаете, чтобы изменить голос, надо поменять многое.
– Я стану другим человеком?
– До этого дело не дойдет.
– Жаль.
– А вы стремитесь именно к этому?
Она смотрит Артуру прямо в лицо, в ее взгляде и жесткость, и уязвимость. Ее губы чуть приоткрываются, и она завершает разговор двумя словами:
– Кто знает?
У нее властная улыбка; ему еще предстоит ее увидеть. Он закрывает колпачок ручки, встает. Открывает перед ней дверь, провожая ее. Она уходит быстрыми тихими шагами.
* * *
Она возвращается. Снова вечером. Она всегда назначает сеансы на вечер. Ей так больше нравится. В этот час она ни с кем не рискует столкнуться. Она в строгом костюме Она колеблется между креслом и кушеткой. Он указывает ей на кушетку. Она ложится. Он останавливает ее, просит снять туфли, часы, колье, браслет, кольцо, – все, что сдавливает конечности, шею, дыхание. «Обычно, – говорит он, – пациентка остается в одном белье. В данном случае, – уточняет он тотчас же, – в этом нет необходимости».
Она расшнуровывает высокие ботинки, сначала на правой ноге, стягивает гольфы, расстегивает потертый ремешок роскошных мужских часов, снимает кольцо серого золота с желтым камнем, оставляет две креольские сережки-колечки и подставляет Летуалю затылок.
– Расстегните, пожалуйста, колье.
Он снимает с нее ожерелье. Она ложится на кушетку – тонкие босые ступни вместе, покрытые бесцветным лаком закругленные ногти, блестящие, как гребешок на краю морской раковины. Взгляд Артура задерживается на них на секунду дольше, чем надо.
– На этом сеансе вам предстоит расслабиться. Мы начнем восстанавливать пьедестал. Помните?
Они начинают. Он раздражен. Ему не нравится по-военному четкое выполнение инструкций. В реальной жизни это было бы само совершенство. Но здесь ему хочется, чтобы пациентка действовала в своем ритме, не спешила повиноваться сразу же, чтобы она дала себевремя вздохнуть свободно, посмотреть на себя. Он советует ей расслабиться, дождаться момента, когда руки и ноги отяжелеют, появится ощущение комфорта. Он подчеркивает: все, что вы делаете, делайте без усилий. Он дает указания четко и точно, сопровождая советы доброжелательной улыбкой квалифицированного врача. Сидя за письменным столом, он выдвигает клавиатуру электрического пианино, нажимает на клавиши, нараспев произнося последовательности цифр.
– Повторяйте за мной. Четыре-пять-шесть…
– Четыре-пять-шесть…
– Семь-восемь-девять…
– Семь-восемь-девять… Скажите, доктор, до каких пор мы так будем считать?
– До двадцати одного. Не отвлекайтесь. Продолжим. Десять-одиннадцать-двенадцать.
Он велит ей не добавлять бесполезных звуков, выпускать поменьше воздуха, не рассеивать дыхание, чтобы звук был лучше. Он просит ее прижать большой палец к основанию гортани, чтобы тембр стал чище.
– Десять-одиннадцать… Не могу.
– Вам больно?
– В горле колет.
– Это все равно что сказать: «Я отсидела ноги, по ним забегали мурашки – я стряхнула их, и муравьи посыпались вниз черной копошащейся массой». Нет. Это был бы кошмар. Здесь кошмаров нет.
Он делает движение, чтобы встать. Испугавшись, она издает совершенные звуки.
– Ну вот! Как только вы видите, что я хочу подойти, вы пугаетесь, и у вас получается.
Поздний вечер, другой сеанс.
– Ваш перстень меня давно заинтересовал.
– Это довольно древнее египетское кольцо. С топазом. Если носить его на правой руке, оно дает защиту.
– Вы чувствуете, что вам что-то угрожает?
– После того, что со мной сделали мужчины, – да.
– А. Пожалуйста, снимите кольцо. Мы поработаем.
Она протягивает ему кольцо с желтым камнем. Он кладет его в пепельницу. Металл глухо звякает о стекло. Они начинают. Он чувствует раздражение. Голос Клер похож на болотный огонек. Он просит у нее звук – она ускользает. Он идет за ней, она снова убегает. До каких пор это будет продолжаться?
– Послушайте, о чем я вас прошу. Дайте мне ноту, одну-единственную. Дойдите голосом от одной точки до другой, чтобы беспокойная гортань не предала вас – не сбившись с пути, не заблудившись. Держите голос, держите! – подчеркивает он. – Это не бабочка, которая порхает туда-сюда, это синица. Вы когда-нибудь наблюдали за полетом синицы. Она летит прямо, не сворачивая, – ведь именно так она спасается от опасности.
Он встал с места, сел рядом с ней на табурет и осторожно, не сжимая, взял двумя пальцами, большим и указательным, верх ее шеи. Он птицелов, его задача – не поранить синицу, но и не упустить.
– Отпустите, – голос Клер просвистел в воздухе как хлыст.
Нет, это не холостой заряд. Артур отстранился.
– Да будет вам известно, что это прикосновение ни в коей мере не является нарушением деонтологии. – В его фразе слышится ирония.
– Ничего мне не известно. Никогда не нарушайте границ. Особенно моих.
И она улыбается – и хитро, и кокетливо.
* * *
Прошло время. От сеанса к сеансу голос Клер менялся. У нее нарушена подвижность трех позвоночных суставов, и в связи с этим повреждена «вертикальная колонна дыхания», как называет ее Артур. Сегодня вечером они собираются восстановить эту вертикальную колонну. Он научит ее трем дыханиям Стрельца. Стрелец поражает цель, не тратя лишней энергии. Артур хочет услышать, как стрела звука вырывается из губ Клер.
Стрела летит.
– Хорошо… А теперь превратитесь в дракона и выдохните пламя.
Она выдыхает.
– Станьте змеей, и пусть змея растет в вашем дыхании. – Клер, вдыхая, растит змею у себя в груди. – Да, змея растет, растет, растет. А теперь она вырвется у вас изо рта. Очень хорошо.
– Месье Летуаль, пожалуйста… прекратите поминутно повторять это «хорошо, хорошо», как будто вы спортивный тренер.
Он засмеялся с преувеличенным добродушием.
– Я не тренер, я врач. Двенадцать лет обучения, семь лет специализации.
– Проявляйте свое одобрение по-другому.
Змея вырвалась из горла. Смех Артура увял.
* * *
В другой вечер круглый абажур лампы на письменном столе сияет золотистой луной, но Артур и Клер расположились по-другому. Свет делит тело Клер на две половины – дневную и ночную. Это их двенадцатый сеанс за месяц. Последний.
– Мы на время прервем нашу работу, – говорит он.
Глаза Клер заблестели.
– Ах вот как. А что будет после операции?
– Я разве говорил об операции?
