Ознакомительная версия. Доступно 10 страниц из 46
Было только девять часов.
– Ну, вы могли бы пойти домой прямо сейчас, – сказала я. – Ваши друзья уже так пьяны, что, скорее всего, даже не заметят вашего ухода.
Он посмотрел на своих товарищей. Щеки у них раскраснелись, глаза превратились в узкие щелочки. Один лез к Веронике, но она его успешно отталкивала. Она худая-прехудая, но сильная.
– Вы не понимаете, – сказал он. – Моя дочь живет с моей бывшей женой. Она считает, что я умер.
– Почему?
– Моя жена так ей сказала. Она захотела начать все с начала – будто меня вообще не было в ее жизни.
Я попыталась сообразить, как такое возможно, но без особого успеха – я уже тоже опрокинула пару порций виски.
– Разве у вас нет права на посещение? Вы же можете видеться с ней – в выходные или во время каникул?
Он хмыкнул.
– Да-да, я видел голливудские фильмы. Это вам не Америка, где люди разводятся и остаются лучшими друзьями. В Японии нет такого понятия, как совместная опека. У нас разводятся, а потом матери настраивают детей против отцов, которые изо всех сил старались поставить их на ноги.
– Простите, – тихо сказала я. – Может, вам стоит выпить?
Он достал из внутреннего кармана пиджака фотографию – слегка замусоленную, с загнутыми уголками. Но лицо девочки было хорошо видно. Большие глаза, торчащие хвостики на голове, щербатая улыбка из-за выпавшего переднего зуба.
– Красивая, – сказала я, хотя на самом деле ничего особенного в ней не было. Обычный ребенок.
Он угрюмо кивнул, положил фотографию обратно в карман, затем встал и ушел из клуба. Послушался моего совета.
Один из его дружков заливался про свидание в отеле у реки. Остальные отхлопывали ритм. На ушедшего они не обратили никакого внимания.
Видимо, я не очень хорошая хостес, раз не могу сделать так, чтобы посетителю было хорошо в клубе. Но с другой стороны, у него свои проблемы. Я посидела немного, размышляя о своих профессиональных качествах, затем тряхнула головой, отгоняя мрачные мысли, и стала хлопать вместе со всеми. Налила виски, зажгла сигарету, смахнула руку с колена.
Уголком глаза я заметила, как открылась дверь. В клуб вошел какой-то мужчина. Он сделал несколько нерешительных шагов – это явно был не завсегдатай. Я обернулась и покраснела.
Возле барной стойки стоял Юсукэ и разговаривал с мамой Моритой. Он выглядел великолепно в шелковом клетчатом пиджаке и брюках цвета хаки. Приятное разнообразие по сравнению с темно-синим полиэстером, который окружал меня каждый вечер. В его присутствии «Ча-ча-клуб» выглядел еще более жалким, чем обычно.
Мама Морита кивнула и указала в мою сторону.
Она наверняка рада, что я привела нового посетителя. Я смутилась, но все же была немного горда собой.
Сидеть было негде. Мама Морита принесла пару стульев и поставила их так, чтобы нам достался угол чужого столика.
– Ну, – сказала я, – ты все-таки меня нашел.
– Неплохое место, – сказал он, оглядывая клуб.
Я не поняла, серьезно он говорит или иронизирует.
– Это я нарисовала, – сказала я, указав на серфингистов на стене. Надо было его опередить, пока он не начал разносить картину в пух и прах.
Он внимательно изучил рисунок: три фигуры на фоне прибоя, безлицые, словно японские призраки.
– Неплохо, – сказал Юсукэ. – Как случилось, что твоя работа висит в этом клубе?
Я рассказала, как получила этот заказ. Мама Морита заплатила мне пятьдесят тысяч иен. Ровно столько я отдавала в месяц за квартиру. И еще она намекнула, что, может быть, закажет еще одну картину. Подарок на день рождения дочери. Что-нибудь, что можно повесить в гостиной.
– Ты могла бы получить больше, – сказал он. – По крайней мере вдвое.
Может, и так. Это ведь был период, когда люди могли выложить целое состояние (пусть и небольшое) за картину Ван Гога или Моне. Искусство тогда было на подъеме, а у людей были свободные деньги. Я каждый вечер видела, как они летели на ветер, вернее, лились от заката до рассвета вместе с импортной выпивкой.
– Послушай, тебе ведь не обязательно тут работать, – сказал он. – Если ты можешь так писать, тебе надо уходить отсюда.
Мне тогда не пришло в голову, что у него могут быть свои причины, чтобы так говорить. Я не подумала, что ему, может быть, было бы неприятно встречаться с хостес. Мне так понравилось то, что он сказал обо мне, что я не обдумала его слова хорошенько. У меня появилось ощущение, что как художница я стою гораздо больше, чем считала до этого. Я чуть придвинулась к нему, и наши колени соприкоснулись.
Он секунду смотрел на меня, затем отодвинулся.
– Увидимся завтра, – сказал он и встал. Подошел к бару, достал бумажник и расплатился. Я расстроилась. Он не притронулся к напиткам, не притронулся ко мне. Видимо, как хостес я никуда не гожусь.
1997
Сейчас вечер. Прошло всего несколько часов с тех пор, как я сидела в парке и ждала своего сына. Я ем фрикасе и думаю о Кее. На мне черный шелковый костюм, в котором я пойду на работу. Я надевала его позавчера и до сих пор не постирала. Он пахнет сигаретами, хотя и висел на балконе. На ярлычке написано «только сухая химическая чистка», но мне жалко денег. Завтра постираю в раковине. Ничего с ним не будет. Я вспоминаю, как блестели на солнце волосы Кея. И тут раздается звонок в дверь.
Я никогда не открываю, если никого не жду. Обычно даже не смотрю в глазок. У нас тут много коммивояжеров ходит. Продают все – от лифчиков до земляники. А еще мне, падшей иностранке, досаждают дети. Глазеют, кричат что-нибудь обидное. Пихают в щель для писем бумажки, тряпки, жвачку. Один раз даже засунули дохлую птичку.
Звонок не умолкал. Я считаю до десяти и зажимаю уши пальцами. Эрик бы позвал по имени. И я точно знаю, что это не он, – у него в это время йога. Он не стоит перед моей дверью, а выполняет асаны вместе с японскими домохозяйками.
Ага, теперь начали стучать. Дверь трясется. Я слышу шарканье, мерзкий мокрый кашель. Я понимаю, что это мужчина и он ищет меня.
Надо бы выключить свет, но, если он его уже заметил, это может меня выдать. Жду, затаив дыхание. Удары прекратились, шаги удаляются. Открываются и закрываются двери лифта. Кабина загудела, спускаясь. Мой незваный гость едет на первый этаж. Автомобильная дверь – открылась, захлопнулась. Шум заведенного двигателя.
Аппетита как не бывало. Выбрасываю остатки фрикасе в мусорное ведро. Чищу зубы. Крашу губы в вызывающий алый цвет.
Сегодня я поговорю с Вероникой. Она лучше, чем кто-либо другой, понимает ту боль, которая разрывает меня изнутри.
Вероника сама не видела сына уже три года. Он остался в Маниле, а она уехала в Японию, чтобы зарабатывать денег на его воспитание. Отцом мальчика был американский морской пехотинец, простой парень из Кентукки. Он женился на Веронике, но вскоре вернулся в Америку, оставив дочь и ребенка на Филиппинах. Больше Вероника о нем ничего не слышала.
Ознакомительная версия. Доступно 10 страниц из 46
