— Выстраиваются, — хрипло сказал Александру суховатый белобрысый старик. Он держался уверенно, каждым жестом подчеркивая свое достоинство. — Ударим сейчас, пока не поздно.
Казалось, Александр не слышал этих слов. Он молча глядел на юго-восток, где стояли персы, и о чем-то думал.
— Ну?! — воскликнул царь нетерпеливо.
Царь качнул головой.
— Нет, Парменион.
Старик нахмурился.
— Когда же?
— Когда? — Александр почесал кончик своего красивого носа. — Утром. Пусть люди отдохнут.
— Но ведь они бездельничают уже четыре дня! — загорячился Парменион. — Сколько им еще отдыхать?
— Пусть бездельничают еще одну ночь, — лениво сказал царь. — Отдых всегда полезен человеку.
— Но персы успеют выстроиться до утра! — все больше распалялся Парменион.
— Не беда…
Александр зевнул; он точно хотел показать, что и в обол[4]не ставит Пармениона со всей его высокой мудростью.
— Не беда? — Старик насмешливо вскинул кисточки белых бровей. — А не вспомнить ли нам слова твоего любимца Ксенофонта? "Лови для нападения на врага такое время, когда он случится в беспорядке, а твое войско будет устроено к бою; когда он будет без оружия, а ты с оружием в руках… когда ты видишь его, а сам остаешься скрытым; когда он на дурном месте, а ты занимаешь выгодное". Или ты забыл советы старших?
— Нет, — вяло ответил Александр.
— Так чего же ты ждешь? Враги еще не выстроились. Они в беспорядке, а наша конница готова к бою. Мы видим неприятеля, сами же скрыты за этой грядой холмов. Персы внизу, мы наверху. Почему нам не ударить?
Александр досадливо поморщился.
— Ты не ослеп, старец? Ночь на носу.
Парменион смешался (о, змей Тифон бы тебя побрал!), но быстро нашелся:
— Ну и что же? Пусть ночь. Иного выхода нет. Если мы не нападем на персов, они нападут на нас.
Царь повернул голову, и в его суровых глазах Парменион увидел презрение.
— Не нападут, — мрачно проговорил царь.
— Почему?
— Почему? — загремел Александр. К его лицу разом прихлынула кровь, и оно стало вовсе багровым, как у бражника. — Потому что они боятся нас! И страхом мы доймем их. Прикажи отряду легкой конницы всю ночь разъезжать по равнине с факелами. Пращники же пусть понемногу камни бросают. Сменяй тех и других чаще, чтобы люди успели поспать. Дозорам не дремать, — голову сниму! Чтобы и мышь не проскочила в лагерь. Лазутчиков, разведчиков и разных шатающихся азиатов убивать на месте. Ты понял меня?
— Для чего вся эта затея? — уставился на царя старый полководец. Изумленный Александр косо поглядел на Пармениона:
— О боже! Чтобы персы всю ночь ждали внезапного нападения и всю ночь простояли в строю.
Он повернулся и быстро направился по склону холма вниз к лагерю. Гетайры — "товарищи царя" — еле поспевали за повелителем. Филота, сын Пармениона, косматый, похожий на медведя великан, остался подле отца. Старик размышлял: "Чтобы персы всю ночь ждали внезапного нападения и всю ночь простояли в строю…" Афина-Паллада! Как не додумался до этой мысли он, Парменион, друг царя Филиппа, известный воитель? Да, персы боятся Александра и не нападут на него первыми, да еще в ночной темноте. Готовясь отразить неожиданный удар, они до зари простоят в строю, истомятся без сна, измотаются от бесконечных ложных тревог, устанут, точно волы на пахоте, и утром, когда у них начнут подкашиваться ноги, свежее, отдохнувшее войско Александра грянет на варваров сверху и смешает их с прахом равнины… Просто и велико!
Так случается не первый раз. При Гранике старик настойчиво уговаривал Александра отложить бой, — враг занимал возвышенность, тогда как македонцы держались внизу, перед болотом, и Парменион боялся увязнуть в трясине. Но царь его не послушался. "Неужели, — сказал сын Филиппа, — так легко перейдя через Геллеспонт, я остановлюсь перед этой жалкой речонкой?" Он бросился вперед и разгромил неприятеля.
После того, как пал Тир, город финикийцев, подчинявшихся персам, Дарий предложил сыну Филиппа дружбу, все владения на запад от Евфрата до Эгейского моря, десять тысяч талантов[5]выкупа за семью, попавшую в плен к македонцам под Иссой, и руку одной из своих дочерей. "Будь я Александр, — сказал тогда Парменион, — я принял бы эти условия". "Да, — ответил проклятый юнец, — будь я Парменионом, я тоже согласился бы на то, что предлагает мне персидский царь. Но так как я Александр, условия, поставленные Дарием, меня не удовлетворяют. Зачем мне половина государства, если я могу захватить его целиком? Зачем мне его деньги, если их у меня и так много? А жениться на одной или сразу на обеих дочерях Дария я могу и без его разрешения, — ведь они у меня в обозе…"
"Да, Александр умен, смел и прозорлив, — сокрушенно подумал старый полководец. — Он в тысячу раз умней дряхлого осла Пармениона".
Вывод отнюдь не утешил белоголового македонца; напротив, возмутил, вызвал в его завистливой душе волну сопротивления.
— Наш светлый повелитель, чтоб ему пропасть, совсем обнаглел, сказал старик сыну, когда они спустились с бугра и зашагали к лагерю. Филота молча кивнул. — От успехов, которыми он обязан тебе и мне, продолжал Парменион, — у него закружилась голова. Он, кажется, и впрямь вообразил себя сыном бога Аммона.
Филота снова кивнул. Он обожал родителя и всегда с ним соглашался.
— Не пора ли обломать ему божественные рога? — прошептал Парменион и покосился на людей, лежащих у костров.
— Что же… — прохрипел Филота. — Среди воинов много недовольных. Все устали от похода, которому, Аполлон свидетель, не видно конца. Ночью — в шатер, удар, другой, и… — Филота растопырил толстые мохнатые пальцы, затем быстро сжал их в огромный кулак и вскинул кверху, как бы встряхивая за волосы отрубленную голову.
У царского шатра они увидели главных телохранителей Александра: худого, жилистого Фердикку и черноглазого красавца Птолемайоса Лага. Фердикка глядел на отца и сына с откровенной неприязнью, а жизнерадостный Птолемайос Лаг весело скалил зубы и отстукивал на рукояти меча танец метонских рыбачек.
Вечером, после короткого военного совета, Александр остался в шатре один. Он растянулся на мягком ковре, преподнесенном жителями Гордия, того самого Гордия, где ему показали узел, стянутый на дышле колесницы древним царем фригийцев. Тот, кто развяжет узел, — говорило предание, — овладеет всей Азией. Сын Филиппа, не долго думая, разрубил его мечом. Воспоминание об этом случае развеселило царя. Да, меч — вот ключ к варварской стране! Александр закинул за голову тонкие жилистые руки с крепкими ладонями и улыбнулся.