Шум приближался. Абделькрим приподнял голову и увидел совсем близко пятерых мужчин: они тащили большой черный куб, спотыкаясь среди деревьев. Он тут же понял, что громоздкий предмет был сейфом. С громким треском они уронили его в кусты. Быстро понадергали растения, собрали охапки листьев и завалили сейф, чтобы не было видно.
Не отрываясь от земли, Абделькрим осторожно пополз назад. Но тут под ним треснула сухая ветка. Звуки позади стихли. Раздался голос:
— Там кто-то есть.
Тут уж Абделькрим вскочил на ноги и бросился наутек. Но сделал ошибку, на миг оглянувшись. Сзади, глядя на него, стояли пять человек. Одного он узнал, и сам оказался узнан.
Тяжело дыша, он пронесся по лесу, через поле и выбежал на дорожку среди колючих кустов. Трое крестьян, растянувшихся под деревом, с удивлением на него глядели. Он замедлил шаг. Оказавшись вне поля их зрения, он снял пропитанную потом рубашку. Полиция может запросто допросить крестьян.
Теперь Абделькрим был уверен, что погони за ним нет. Он добрался до мощеной дороги, где изредка проезжали машины, и перевел дух.
В тот самый миг, когда Абделькрим обернулся, он увидел зверскую рожу Азиза, официанта из бара загородного клуба. Все боялись и не любили Азиза, но директор держал его, потому что одним ударом кулака по башке тот мог свалить задиристого клиента. Об Азизе поговаривали, и лишь отчасти в шутку, что он молится только, когда кого-нибудь убьет.
Если крестьяне скажут, что видели молодого человека, бегущего по дорожке, полиция разыщет Абделькрима и начнет допрашивать — и Азиз, если его поймают, никогда не поверит, что это не Абделькрим его выдал.
Когда он перешел через мост и стал взбираться по склону, стало еще жарче. Абделькрим был наслышан об Азизе и решил, что самый благоразумный выход-немедленно уехать из Танжера. Его брат Мустафа будет рад его видеть. До Агадира добираться долго, зато там можно жить на всем готовом.
Когда он шел к дому, солнце жарило ему спину. В гараже он бросился на матрас и посетовал на свое невезение. Его киф, его трубка, все, что он взял с собой в лес, осталось на камне.
Надо сесть на ночной автобус до Касабланки — тот, что идет от пляжа в половине двенадцатого. Патриция и ее мать не должны ничего заподозрить; теперь главная задача — выбраться из гаража и выйти на улицу так, чтобы они не услышали, ведь ночью возле дома тихо, только сверчки стрекочут. Если женщины услышат, как лязгают ворота, когда он будет выбираться наружу, они выскочат и, визжа, помчатся за ним в халатах.
Вскоре, прервав его раздумья, в дверь постучала Патриция.
— Мне послышалось, что ты вернулся, — удовлетворенно сказала она.
Испугавшись, что смятение как-то отразится на его лице, Абделькрим заставил себя улыбнуться, но она ничего не заметила, потому что собиралась еще кое-что сказать. Мсье и мадам Лемуэн пригласили их на джилалийскую вечеринку в половине восьмого, и он тоже может зайти на полчасика, если хочет. Это будет в доме Хаджа Ларби, недалеко, так что он запросто вернется домой до темноты.
Абделькрим с неподдельным удовольствием энергично закивал. Он понял, что все разрешилось само собой.
Теперь он не страшился вечера, а ждал его прихода. Чемодан, который он возьмет с собой, сложен: он спрятал его в темном углу гаража. Точно в половине восьмого мсье Лемуэн подъехал к дому, нажимая на клаксон; мадам Лемуэн чопорно сидела рядом. Патриция, увешанная цепочками и медальонами, подбежала к машине и, заглянув внутрь, заговорила с мадам Лемуэн. Время от времени она поднимала голову и, глядя на дом, кричала:
— Мама!
Абделькрим слышал, как старуха чертыхается в своей спальне, собирая вещи. Наконец, она вышла, на вид раздраженнее обычного. Он сел между ними на заднее сиденье.
Сад Хаджа Ларби с одной стороны был огражден рядом высоких кипарисов, черных в сумрачном небе. Когда гости вошли, один из сыновей Хаджа Ларби, знакомый Абделькрима, подошел к нему и провел в ту часть сада, где расположились музыканты.
— Мы приглашаем джилала к моему дяде каждый год во время смайима, — объяснил он.
Абделькрим опустился на циновку возле моккаддема. Старик в белой джеллабе вышел из дома и встал лицом к музыкантам. Барабаны принялись лениво отстукивать ритм, и старик на брусчатке стал покачиваться взад-вперед.
Когда барабанщики набрали скорость, старик перестал шаркать и топтаться на месте; казалось, ноги подпрыгивают помимо его воли. Он дернул за конец кушака, который придерживал человек у него за спиной. Его глаза были прикованы к огню, он хотел в него броситься. Музыка звучала все громче, барабанщики начали колотить в землю краями бенадиров, и безумие старика нарастало. Его лицо постоянно менялось, искажаясь, точно по нему проносились потоки воды. Он вступал во власть святого, который отведет его далеко от зримого мира — туда, где очистится душа.
В конце концов, он повалился на землю, и мужчины слаженно бросились к нему, чтобы оттащить от огня. Они окружили его, пощупали ему голову, накрыли одеялом, осторожно подняли и отнесли в сторону, с глаз долой.
Над стеной риада Абделькрим видел темные обелиски кипарисов. Если бы он сам вызывал дух Сиди Маймуна или Сиди Рахала, наверняка они бы не обратили на него внимания; молодые люди больше не могут рассчитывать на контакт со святыми. Он выскользнул в сад, попрощался с привратником и пошел восвояси.
В гараже он забрал чемодан, запер за собой ворота и отправился к автостанции у пляжа, стараясь не думать о том, что случится утром, когда его исчезновение обнаружат. Почти три часа он ждал, пока автобус откроет двери и впустит пассажиров.
Два месяца спустя он доподлинно узнал, что Азиза и его сообщников поймали в день кражи, в том самом лесу, когда они колотили по сейфу, пытаясь его вскрыть. Он вернулся в Танжер и сразу же пошел к дому Патриции. Но незнакомая служанка сообщила, что хозяйка не желает его видеть.
Служанке было неловко, из дружелюбия она добавила:
— И старая, и молодая — обе сказали, что ни за что тебя не простят. — Это рассмешило ее, и она прыснула.
Абделькрим повернулся и презрительно глянул на сад. Скорее себе, нежели ей, он сказал:
— Хоть бы одно настоящее дерево, и все вышло бы иначе.
Она то ли не расслышала его, то ли не поняла, ибо улыбаться не перестала.
— Нет, не хотят они тебя видеть, — повторила она.
1980
переводчик: Дмитрий Волчек
Мадам и Ахмед
Миссис Причард каждый день работала в саду около часа, если только не лил дождь. Сад был создан для восхищения, а не для того, чтобы в нем можно было посидеть. Ее дом стоял на вершине утеса над морем; ветра с Гибралтарского пролива били по скале и неслись дальше. Если Ахмед думал о мадам, он представлял, как она работает в саду, ее юбка трепещет на ветру, а рука тщетно пытается удержать прическу.
