Завтрак: рисовые шарики, финики и глоток теплой воды из бурдюка из козьей шкуры. Поев и насытившись жидкостью, Рей проложил азимут с помощью видавшего виды бронзового компаса, выпущенного в Англии в 1925 году, нашел ориентир на местности и снова тронулся в путь.
Это был день, следующий за тем, когда они нарвались на засаду. Боль оставалась постоянной, а вот сознание временами пропадало. Похоже, несколько раз Рей отключался прямо на ходу. Козы то жались к нему, то разбегались в поисках приключений, а он старался по возможности поддерживать среди них дисциплину.
Местность вокруг определенно нисколько не менялась: это по-прежнему бескрайнее море острых скал, невысоких холмов, скудной растительности и обилия пыли.
Ему нужно идти быстрее, поскольку завтра уже воскресенье, и он должен к ночи добраться до Калата, чтобы в понедельник войти в город, сориентироваться и во вторник приготовиться к выстрелу. Вопрос стоял так: или во вторник, или никогда, потому что он не сможет прожить в городе целую неделю. Несомненно, рано или поздно кто-нибудь обратит внимание на то, что он не говорит ни на дари, ни на пуштунском. Или на какой-нибудь из тысячи характерных знаков, которые выдадут его. Быстро войти и быстро выйти — или вообще никакой игры.
Добравшись до гребня, Крус заглянул на противоположную сторону. Козы толпились вокруг, непрерывно блея. Взобравшись на гребень, Рей поскользнулся, оперся на больную ногу и сквозь общую боль почувствовал конкретную, которая нанесла сильный удар, едва не свалив его.
Воды? Нет. Ему не хватит до завтра, если он начнет прикладываться к бурдюку всякий раз, когда возникнет желание. Но как же страшно болела чертова нога!
«Ну, хорошо, — сказал себе Рей, — отдохни немного. У тебя есть еще два часа светлого времени суток, ты сможешь идти ночью, хотя и со значительно уменьшенной эффективностью, и еще вздремнешь пару часиков, до тех пор, пока козий будильник не пропоет тебе на ухо: «Я тебя люблю, крошка».
Он решил вознаградить себя небольшим привалом. Неуклюже опустился на землю, стараясь держать ногу прямой, долго ерзал, пока не нашел что-то вроде удобного положения, насколько только это возможно в боевых условиях в Афганистане, и начал выплачивать организму долг по части кислорода. Через несколько минут Рей почувствовал себя чуть посвежевшим — никакого вздора вроде «semper fi!» или «вперед, в атаку!», а просто небольшое ослабление общей усталости. Пора идти.
Крус также решил, что будет неплохо произвести быструю рекогносцировку, на всякий случай. Забравшись на гребень, он присел на корточки, оглядывая местность, по которой только что прошел. Она выглядела в точности так же, как и та, по которой ему предстояло идти.
Он увидел остроконечные зубцы сотни штыков, которые взметнулись вверх, превращая весь мир в зазубренную линию. Обрывистые подъемы и спуски, вздымающиеся один за другим гребни, бесконечные, выкрашенные в бесцветную краску афганской высокогорной пустыни, бурую, серую, бледно-розовую, цвета кофе с молоком; здесь даже растения коричневые.
Высоко в небе громоздились кучевые облака, предвестники грозы — единственная чистая, ясная вещь во всем мире. Далеко на востоке — горы Пакистана, гораздо более высокие. Рей знал, что, если повернуться туда, можно увидеть в сотне миль силуэты Гиндукуша. Самые высокие горы на земле видны издалека.
Рей уже приготовился двигаться дальше, как вдруг увидел их.
«Твою мать», — подумал он.
Соскользнув с гребня, он расстегнул халат, выполнил необходимые действия, чтобы освободить «СВД», пристегнутую за спиной, и вернулся назад.
Ему потребовалось время, чтобы снова сориентироваться. Первоначальным указателем явилось мимолетное движение на вершине соседнего холма, там, где никакого движения быть не должно.
Приставив приклад к плечу и сняв с оптического прицела защитные колпачки, Рей занял положение для стрельбы лежа, высунувшись над гребнем и раздвинув стволом винтовки пожухшую траву для лучшего обзора. Его глаз прильнул к окуляру, а палец опустился на маховичок грубого китайского прицела. Убедившись в том, что солнечный луч не отразится от объектива, выдавая стрелка предательским блеском, Рей покрутил маховичок в ту и другую сторону, жалея о том, что у него не штатный прицел морской пехоты с десятикратным увеличением вместо этого четырехкратного «китайца». Обругав последними словами сложное перекрестие с идиотским дальномером, закрывающим слишком много подробностей, он навел объектив на подозрительное место, давая возможность низкосортной китайской оптике различить в мельчайших деталях все, что можно.
Ничего.
«Я точно знаю, что видел что-то».
Рей решил выждать несколько секунд. «Вероятно, я видел их на гребне. Теперь они спустились».
Он увидел, как они появились на холме и тотчас же исчезли, рассыпавшись вдоль ручья. Одежда цвета хаки, высокие ботинки на шнуровке армейского образца, тюрбаны, скрывающие бородатые лица, шеи, обмотанные платками в черно-зеленую клетку, которая так нравится многим. Груди перетянуты крест-накрест ремнями с запасными магазинами. Один тип в бейсболке, защитного или серого цвета, и именно он тащил тяжелую винтовку «барретт» 50-го калибра. Монстр на самых пределах транспортабельности, двадцатипятифунтовое мучение, неудобное, словно чугунный кассовый автомат, и годное только для одного: чтобы заваливать Джонни Пуштуна на большом расстоянии. У остальных были «калашниковы», обычное оружие для этой части мира, а у одного за спиной болталась пара РПГ.
Именно тип в бейсболке привлек внимание Рея, даже в слабенький китайский прицел с четырехкратным увеличением. Да, он носил бороду, да, его кожа стала коричневой под жестоким афганским солнцем, да, он двигался с пружинистой, ловкой грациозностью воина-пуштуна, прожившего в этих местах тысячу лет, сражаясь с копьеносцами Александра Македонского, всевозможными монгольскими завоевателями, а затем с войсками Виктории, Михаила, Джорджа У. и вот теперь Барака.[11]Да, да и да, но и еще одно: он был белым.
Отряд контрактников,
провинция Забуль,
юго-восток Афганистана,
20.35
— Мик, времени у нас осталось в обрез, — сказал Тони Зи.
— Эй, не хочу даже слышать об этом! Я хочу слышать вот что: «Мик, черт побери, давай прибавим шагу!»
— Мик, черт побери, давай прибавим шагу, — сказал Клоун Крекер.
— Очень смешно, Крекер.
В сгущающихся сумерках виднелись только холмы, холмы и холмы. Согласно последним данным, до этого типа оставалось меньше полумили, и контрактники его настигали. Однако надежды на прицельный выстрел в светлое время суток быстро угасали. Мик не имел ни малейшего желания работать в темноте. Ничего не видно, слепящие вспышки выстрелов, все палят наобум, на всех только один прибор ночного видения, с большого расстояния не выстрелишь, — нет, ночью сплошные минусы и почти никаких плюсов.
