Немало времени прошло, пока из палаты высунулась Зоя и смущенно пригласила меня присоединиться к ним. За время, деликатно предоставленное мною этой пылкой парочке, я успела прочитать все анатомические и просветительские плакаты, украшающие коридор травматологии, и наизусть выучить средства профилактики остеопороза. Почему-то знакомство с проблемами лиц, страдающих от остеопороза, не улучшило моего настроения. В палату я вошла с таким выражением лица, что Лешка пискнул и дернул прицепленной к противовесу ногой.
— Не дергайся, — сказала я с металлом в голосе, — все равно ты в беспомощном состоянии.
— Не бери грех на душу, Маша, — поспешно проблеял пострадавший, — это же отягчающее обстоятельство.
— Больно надо об тебя руки пачкать, — я присела на край кровати. — Давай лучше рассортировывай свое хозяйство.
Лешка покорно взялся за работу. Прерываясь только для того, чтобы прожевать и глотнуть кусок очередного деликатеса, заботливо подсунутого Зоей, он довольно быстро и толково распределил, что нужно сделать в первую очередь и что может немного потерпеть, и написал подробные планы расследований, чего не делал, наверное, со времен нашей стажерской юности.
Вообще-то план расследования — штука, безусловно, нужная, и очень помогает в работе. Но я не знаю следователя, который любил бы составлять эти планы, и более того — который бы хоть раз в жизни составил такой план по собственной воле, а не в связи с приездом зонального прокурора. Видимо, здесь кроется какой-то секрет, связанный с психофизиологическими особенностями следователей.
Можно предположить, что если бы составление плана расследования категорически запрещалось руководством и каралось лишением квартальной премии с понижением в классном чине, то следователи поголовно занимались бы исключительно планированием, запираясь в кабинетах от начальства и тщательно пряча составленные планы в нижних отделениях сейфов, где обыкновенно хранятся пустые бутылки и заныканные с обысков ножи.
Суровым взглядом я контролировала процесс сортировки творческого наследия Горчакова А.Е. и, в частности, пресекла его попытки подсунуть мне пару прекращенных, но неотписанных дел.
— Отпишешь сам, — жестко сказала я, и Горчаков покорно сложил эти дела в свою кучку, а на меня посмотрел так жалобно, что я устыдилась. В конце концов, это мой вещдок лишил Лешку трудоспособности на неопределенное время.
Дела, которые мне предстояло заканчивать за немощного коллегу, я сложила в одну из сумок, а в другую поместила то, что Горчаков был в состоянии оформить сам, — то есть дела на прекращение, по которым требовалось вынести соответствующее постановление и уведомить о принятом решении заинтересованных лиц, а также два материала по заявлениям о совершенных преступлениях, без всякой перспективы на возбуждение. Тут же я вспомнила скабрезную шутку Горчакова по поводу претензий уголовного розыска. Несколько лет назад на координационном совещании по борьбе с сексуальными преступлениями один из оперативников с обидой заявил: «Да-а, а чего мы направляем в прокуратуру развратные действия, а прокуратура их не возбуждает!» (в переводе с уголовно-правового на общечеловеческий язык это означает, что уголовный розыск направляет в прокуратуру материалы по заявлениям о совершении развратных действий в отношении малолетних, а прокуратура не находит в материалах состава преступления или достаточных доказательств и отказывает в возбуждении уголовных дел). Горчаков отпарировал в том смысле, что их развратные действия нас не возбуждают.
На кровати сиротливо осталась лежать рукописная бумажка с сопроводительной из Генеральной прокуратуры. В свои бумаги Лешка ее не положил, и я тоже не спешила хапнуть ее себе.
— Что это? — сурово спросила я, кивая на бумажку, но в руки ее предусмотрительно не беря.
— Это жалоба с контролем из Генеральной, — хором ответили Зоя и Горчаков.
— Вижу, не слепая, — отрезала я. — Ты что, предлагаешь мне ее отписывать?
Лешка помолчал, то ли не желая отвечать, то ли раздумывая, а я пока пробежала глазами текст сопроводительной, подписанной прокурором из Генеральной: «прошу тщательно проверить доводы, изложенные заявителем в жалобе, обратив особое внимание на установление обстоятельств происшествия с участием гр-ки Чернобыльской А. С.».
— Про что хоть жалоба? — уточнила я.
— А ты почитай, — ехидно предложил Лешка.
Я взяла жалобу в руки и, с трудом продираясь сквозь корявый почерк, выяснила, что некий гражданин живописал, как он наблюдал душераздирающее происшествие: на территории давно остановленного завода двое милиционеров в форме на тракторе «Кировец» закатывали в песок труп убитого сторожа.
— Что это?! — в ужасе я подняла глаза на Лешку. — Какой трактор «Кировец»?! Какие милиционеры в форме? Это бред сумасшедшего!
— Маша, самое смешное, что все так и было. — Лешка хихикнул.
— Что?! Милиционеры на тракторе «Кировец», скрывающие труп?
— Да, именно так и было. Два пьяных мента на территории завода баловались, трактор завели и нечаянно сбили сторожа. Испугались, закопали его в песок и стали поверх кататься на тракторе, песок разравнивать. А дедок старенький случайно увидел, как они труп закапывают, и вообразил банду. Написал сразу в Генеральную, решив, что сюда бесполезно, все равно концы в воду, одна шайка-лейка.
Я поежилась.
— И что?
— Ничего, к тому моменту, когда жалобу нам из Москвы переслали, я уже им вменил автотранспортное преступление. Они просто, пьянющие, там же и заснули, в «Кировце». Рабочие их нашли поутру, а из песка рука торчит, так и сторожа раскопали. Там типичная автотравма. Арестовывать не стал, пусть до суда погуляют. Шеф позавчера утвердил обвинительное.
Я повертела в руках жалобу. Что-то в моих мозгах не сходилось.
— Леша, а при чем тут гражданка Чернобыльская А.С.?
Лешка рассмеялся.
— А-а! Это в Генеральной так жалобы читают. Дедок написал, что увиденное его так взволновало, так взволновало, что он так не переживал со времен происшествия, связанного с Чернобыльской АЭС. Только в силу малограмотности он аббревиатуру АЭС изобразил, как слышал: А точка С точка. А в Генеральной решили, что он еще какую-то мадам Чернобыльскую приплел. Вот и прислали — мол, проверьте, может, и ее туда же закопали.
— Совсем уже!
Я повертела пальцем у виска и кинула жалобу в свою сумку.
— Я деду-то ответил, а в Генеральную так и не собрался. Только жалобу достану и начну писать, меня такой смех разбирает!..
— Ладно, я им сама с удовольствием отвечу. — Меня тоже начал разбирать смех при мысли о том, что я им напишу про гражданку Чернобыльскую.
После дележа корочек с делами сердце мое смягчилось, я стала проявлять к Горчакову участие, и он тут же закапризничал. Только что ржал, как жеребец, а тут привалился к подушке и заохал. Вошла медсестра, еще из-за двери нас ненавидя, — это было крупными буквами написано на ее ухоженном лице, и вкатила Горчакову какой-то укол, Лешка чуть не заплакал, — видимо, рука у девушки была тяжелой. А нам с Зоей она недвусмысленно дала понять, что мы засиделись. На сумки медсестра кинула взгляд бдительного человека, подозревающего нас как минимум в терроризме, но сдержалась и не стала уничтожать нас на месте, только выразительно вздохнула и вышла.
