– Мой отец не умер. Или, по крайней мере, я не знаю наверняка, что он умер. Он исчез. Не нашли ни его, ни тела.
– Я что-то упустил? Давно это случилось?
– Более двадцати лет назад.
– Хорошо. Достаточно семи лет, но потребуется свидетельство о смерти. Поэтому прежде всего надо выяснить, умер ли ваш отец.
На мгновение я потерял дар речи. Встал, подошел к окну и посмотрел вниз, на улицу.
– Эд, с вами все в порядке?
– Дэвид, я… Я не уверен, что готов этим заняться.
– Я понимаю. Следующий день после похорон, у вас много эмоций, это не самое лучшее время принимать важные решения.
– Я, наверное, зайду к вам через пару дней.
– Конечно. Время лечит раны. Если я смогу быть чем-то вам полезен…
Дэвид поднялся, как будто встреча подошла к концу. Но я вернулся на свое место и сел. Через секунду он сделал то же самое.
– Да, есть кое-что еще. Дело в том, что я… В данный момент у меня не слишком густо с деньгами, поэтому я надеялся взять у вас документ, с которым мог бы явиться в банк и получить немного наличных. Конечно, я имею в виду краткосрочный заем.
Дэвид прочистил горло и посмотрел на «Монблан», затем тихонько постучал ручкой по линованной бумаге.
– Хорошо. Я могу подтвердить перед банком ваше намерение принять завещание. Но только частным образом. По условиям нашей конторы мне нужно, чтобы вы сначала официально поручили нам ведение этого дела, только тогда Дойл и Маккарти смогут предоставить банку достоверную информацию относительно того, когда недвижимость окажется полностью в вашем распоряжении.
– То есть банку нужно письмо?
– Не могу расписаться за каждого менеджера банка, но мой опыт подсказывает, что только такого рода подтверждение подойдет для того, чтобы… э-э-э… они могли подготовить для вас часть наличных авансом.
Голос Дэвида стал более отчужденным и напряженным, как будто я был единственным человеком, нуждающимся в деньгах, о котором он слышал, а теперь, к сожалению, еще и встретился лично. Он раскрутил ручку, потом снова собрал. Я встал, улыбнулся, как будто желая убедить его, что быть на грани разорения не такая уж великая беда.
– Не волнуйтесь. В любом случае спасибо. Возможно, я скоро вернусь к вам.
Дэвид проводил меня до лифта.
– Спасибо большое, сэр, – сказал Дэвид. – До свидания.
Мы пожали друг другу руки, и двери закрылись. Я спустился на лифте в том же состоянии, в каком пришел: злой, с поникшей головой и стесненный в средствах. Мне никогда и в голову не приходило, что может понадобиться свидетельство о смерти отца. В Лос-Анджелесе я просто выкинул родителя из головы, мне было все равно, жив он или мертв. Вот чем хорош Лос-Анджелес – это идеальное место для того, чтобы забыть прошлое. Но как только я вернулся в Дублин, мне стало казаться, что я могу встретить отца на каждом углу. Я ожидал, что он придет на похороны, и не был готов объявить о его смерти, еще нет. Я слабо представлял, что с ним могло случиться. Казалось, что я кружу где-то поблизости от него. Но уж коли так сложилось, раз мне пришлось занимать денег на билет сюда, то первое, что требовалось сейчас, – найти работу.
Я спустился по Уэстморлэнд-стрит, зашел на мост О'Коннелл и поглядел на зеленую воду Лиффи. Теперь река не смердела, а раньше, в моем детстве, единственная передышка от ее, казалось, вечного зловония случалась лишь тогда, когда запах горящего хмеля из пивоваренного завода «Гиннес», что на Джеймс-стрит, окутывал город теплым дурманящим облаком. Северная сторона тоже изменилась: раньше здесь было такое множество заброшенных, разваливающихся зданий, что Бачелорс-Уок и набережная Ормонд напоминали рот, полный гнилых зубов. Теперь огромные окна красивых новых ресторанов и оборудованных по последнему слову техники магазинных витрин, казалось, торжественно заявляли, что косметическая стоматология уже добралась и до Дублина.
На этих улицах водились деньги, и люди носили их на пальцах, запястьях и шеях: почему бы и не во рту? Какой смысл иметь деньги, если никто не знает, что они у вас есть? Слишком долго ирландцы стыдились того, что у них кишка тонка; теперь никому не позволено так думать. Если даже это и превратилось в ярмарку тщеславной пошлости и жадности… Ведь мы ждали слишком долго! Мы это заслужили! Неужели не ясно, что мы не хуже других? Те, кто отрицал это, просто завидовали…
Пройдя вдоль реки по набережной Бург до моста Батт, я посмотрел на серый известняковый свод Кастом-хаус, на этот новый храм, символизирующий экономическое процветание Дублина: Международный центр финансовых услуг. Сверкающий комплекс из голубого стекла и серой стали, средоточие банков, брокеров и разнообразных дельцов – Центр делал Дублин похожим на любой другой город. Я догадывался, в чем тут скрытый смысл: на определенной стадии нашей истории мы попытались провозгласить ирландскую самость и своеобычие, отгородившись от всего остального мира. Закончилось это тем, что половина населения отсюда просто эмигрировала. Озаботившись однажды доказательством того, что Ирландия не колониальная провинция под названием Западная Британия, нынче мы уверены в том, что нас снова колонизируют, и мы покоряемся, мы становимся пятьдесят первым штатом США.
Услышав за спиной какой-то шум, я обернулся. Меня окружили три привидения с серыми лицами и гнусавыми голосами в грязных спортивных сине-белых костюмах. Возможно, если бы я не услышал их сквозь грохот транспорта, они бы прошли мимо, но я поднял голову, а они опустили глаза. Они держали в руках пластиковые стаканчики, наполненные ярко-желтой жидкостью, похожей на лимонад, но было ясно, что это метадон. Женщина слегка подтолкнула локтем одного из спутников, но он не отрывал взгляд от земли. Второй, который был пониже, закивал и ухмыльнулся мне. У него была короста на бровях и под нижней губой, где загноился прокол.
Я вытащил пачку сигарет из кармана и сказал:
– Хотите закурить, а?
Они взяли пару сигарет, я кивнул им и зашагал по направлению к станции Тара-стрит.
– Вот так хрень. Думаешь, ты крут? Благодетель! – крикнула мне в спину женщина.
– Думает, что он крут, черт, – согласился один ее из спутников.
Дублин. Ни одно доброе дело не остается безнаказанным.
Я сел на электричку и поехал назад, в дом мамы. Мне было не очень уютно хранить пистолет Толстяка Халлигана, независимо от того, сказал Томми правду или соврал. Я вытащил «Глок-17» и обоймы из ящика, завернул их в старое полотенце и положил в потертый кожаный рюкзак, который умудрился пронести мимо охраны в аэропорту. Выйдя из дома, я услышал, как Томми работает в гараже. Я спрятал пистолет в багажнике арендованной машины и отправился в Каслхилл.
Из-за светлого деревянного пола и голых белых стен первый этаж дома Линды Доусон казался еще более обширным и пустым, чем раньше. Как будто художественная галерея в ожидании выставки. Заднюю стену занимало французское окно. Сквозь него была видна половина графства – от гор до моря, весь Бэйвью – до самого порта Сифилд, и за ним Дублинский залив.
