Мертвый.
Я нутром почувствовал это, когда Эрик ввел меня в комнату отдыха, хотя и не был до конца уверен, пока не прижал пальцы к эластичной артерии на шее доктора Ф. — пульса не было.
Внизу, в своей берлоге, Рассел переключился на «Белый альбом» «Битлз». Звуки песенки «Everybody's Got Something to Hide Except Me and My Monkey» просачивались в комнату отдыха, где мы с Эриком стояли возле сидящего трупа.
Тут я заметил пятно крови, расплывшееся на правом ухе доктора Ф.
— Эрик, пойди позови всех остальных! Ну же! И только их!
Через две минуты все мы пятеро стояли, уставившись на безвольно обмякшее тело нашего психиатра.
— Уехал раньше, чем думал, — сказал Рассел.
— Взгляните на это, — произнес я, указывая на кровавое пятно на правом ухе доктора Ф.
Зейн откинул длинные седые волосы, нагнулся и посмотрел:
— Верно, вот оно.
— Человек действовал ученый, — сказал Рассел. — Простите, доктор Ф.
— Что это? — спросила Хейли.
— ЗОЛП, — ответил Рассел.
ЗОЛП — защита от ловушек и покушений. Секретная программа, разработанная и осуществлявшаяся совместно Пентагоном и Управлением. Бедовые ребята, вроде Рассела, Зейна и меня, проходили подобную подготовку. Так же как и военная программа ЗОМП — защита от механического проникновения, — ЗОЛП не выставляет напоказ цели своего обучения. ЗОМП может учить, как защищаться от механического проникновения, или, скажем так, взлома, но дело, конечно же, сведется к отмычкам и клещам для сейфов. ЗОЛП обучает «защите» от «ловушек и покушений». Изучив хитроумные приемы, с помощью которых оппозиция могла убить тебя в Бангкоке, ты получал больше шансов проникнуть в этот город и выбраться оттуда живым. Разумеется, знания, которых ты набирался на этой образовательной стезе… Но убийство — вещь для американского шпиона противозаконная.
— Не слишком-то чисто сработано, — нарушил молчание Рассел. — Что бы там ни воткнули доку через правое ухо в черепушку, отверстие получилось слишком большое и капелька крови просочилась наружу. В какой-нибудь дыре это могло бы сойти за удар, но здешний коронер быстренько унюхает, в чем дело.
— Верняк, — пробормотал Зейн.
— Вот уж кому-кому, а доку смерть, казалось, не грозила, — заметила Хейли.
— По логике вещей получается, что его убил один из нас, — ответил я.
— Средства, мотив и возможность, — добавил Рассел.
— Он хотел все изменить, — напомнил Зейн. — Он сам нам так говорил.
— Причем он сидел тут, внизу, — сказал я. — Один. Мы все могли.
— Никто из нас не хотел того же, что и он, — согласилась Хейли.
— Ладно, доктор Ф., — сказал Рассел. — Видно, ваша взяла. Все изменилось.
И, словно желая поздравить покойника, Рассел хлопнул его по плечу.
Тело доктора Фридмана тяжело упало со стула и распростерлось на полу.
— Прошу прощения! — И Рассел пожал плечами. — Черт знает что творится.
— Блистательное убийство, — сказал я. — Нас всех подставили, и мы здесь в идеальной ловушке. На нас клеймо: психи, да к тому же опасные. Никто не поверит, что мы невиновны. Итак, выходит, мы убили его? — спросил я.
И пристально вгляделся в лица Рассела, Зейна, Хейли и Эрика. Они ответили мне точно таким же пристальным взглядом.
— Не-а! — хором протянули мы.
— Если не мы, то кто же тогда? — спросила Хейли.
— Есть вопрос и посерьезнее, — сказал Зейн. — В нас что — тоже метили?
— Именно, — ответил я. — Если ЦРУ подкупит убийцу, состряпает дело и признает нас виновными, то они попросту уроют нас. Если же каким-то чудом мы убедим Управление, что невиновны, что это сделал кто-то другой… то все равно получается, что мы свидетели и несем уголовную ответственность за укрывательство.
— О нет! — вздохнул Эрик. — О нет!
Мы повернулись и посмотрели на дверь ординаторской. Она была заперта.
— До обеда еще час, — сказал Зейн.
— Мясная запеканка, — произнес Эрик.
Из комнаты Рассела донеслась «While My Guitar Gently Weeps».
— Да, — сказал Зейн, — попали в переплет.
— И никто-то нам не поможет, — простонала Хейли. — И отовсюду-то нам грозятся.
— Знаешь, что ты еще позабыла? — спросил я. — Они нас достали. Какой-то громила переворачивает вверх дном ординаторскую, так что администрации теперь остается только тупо топтаться на месте, как стаду слонов. А нам наденут наручники. Переведут. Станут еще больше пичкать лекарствами. Уверен, если здесь появился убийца, значит, какой-то шпион проник в совершенно секретную американскую информацию. Это серьезный риск, но больше всего меня достает, что нашего дока угробил какой-то профан.
— Может, мы что-то не то сказали? — спросила Хейли.
— Если так, — ответил Зейн, — и того хуже. Значит, они точно по нашу душу.
— Призраки, — покачал я головой. — От них не уйдешь.
— Пациенты больше не будут заправлять этим приютом, — сказал Рассел.
— Что бы ни случилось, произойдет нечто ужасное, — подхватила Хейли. — Они с нами церемониться не станут. Не посмотрят, что с нами случилось. Что преследует нас. Наш злой рок.
— Какая бы большая беда ни готовилась, она поджидает нас, — заключил Зейн.
— Они обещали, что здесь мы будем в безопасности, — сказал Эрик.
— Вот удивил, — ответил Рассел. — Снова вранье.
В физике критическая масса достигается, когда минимальное число разрозненных элементов, необходимое для возникновения преобразовательного процесса, сливается в пространственно-временном континууме.
Возьмите хотя бы нас. Пятеро маньяков. Шпионов. Натасканных, опытных профессиональных параноиков, запрограммированных на выполнение какой-то задачи. Безнадежно искореженные, но все же некогда бывшие кем-то. Сила, которую нельзя сбросить со счета. Теперь запертые в Замке. С трупом человека, сумевшего завоевать наше уважение. В деле об убийстве которого мы были призваны сыграть роль козлов отпущения. Со смотрителями, которые меньше чем за час могли нас вычислить. Надеяться нам было не на что, но все, что у нас осталось, мы могли вот-вот потерять.
Физики, психиатры и снайперы толкуют о спусковом крючке. Событии, которое является толчком для возникновения цепной реакции. Когда я думаю о спусковом крючке нашей истории, я внезапно слышу, как в тот апрельский вторник на комнату отдыха накатывает волна тишины, после того как смолкает лазерный плеер в комнате Рассела.
Мы стояли там.
Пятеро маньяков, глазеющих на труп.
Музыкальная тема больше не объединяла нас.
— У нас два пути, — сказал я. — Либо мы остаемся и соглашаемся терпеть все, что нам уготовано…
