— Если бы я мог, — согласился доктор Фридман, — мы бы уехали отсюда вместе.
— Однако пора вам смываться в ваш реальный мир, — напомнил я.
— Так и не добравшись до вас, Виктор?
У меня кровь застыла в жилах. Доктор сразу показался каким-то нереальным. Надувной теплокровной игрушкой.
— Зейн, — сказал доктор, — похоже, вы с Виком тоже рифмуетесь?
— Еще чего, — принялся было спорить Зейн, — он мне в сыновья годится. Плюс к тому я никогда не пытался без толку руки на себя накладывать. Я не наркоман какой-нибудь.
— Но вы оба сошли с ума из-за своей службы, — ответил психиатр. — Единственная разница в том, что вы цепляетесь за ваше бремя, а Виктор использует свое, чтобы себя угробить.
— Что сделано, то сделано, — сказал я.
— А если бы в Малайзии вы поступили как-нибудь иначе? — спросил доктор Фридман. — Учитывая одиннадцатое сентября? Что-нибудь изменилось бы?
— Имена погибших.
— Возможно. А возможно, и нет. Но вы сделали, что могли.
— Так, по-вашему, это недостаточное оправдание того, что я свихнулся?
— Более чем достаточное. Но вам бы об этом подумать. Учтите.
— Подумать и ужаснуться? Хорошенькая блиц-терапия, док. Уж скорее шоковая — прости, Эрик, — а впрочем, называйте, как хотите, все равно не поможет. Ни одному из нас.
Мы все уставились на доктора, который две недели из кожи вон лез.
— Тук-тук, мы здесь, — сказал Рассел.
— И здесь и останемся, когда вы уедете, — продолжила Хейли.
— Верняк.
Поток солнечных лучей пронизывал невидимое пространство Эрика.
— Так вот чего вы хотите? — спросил наш сердцевед. — Неужели вы не понимаете? Вы завязли и не хотите бросить вызов вашим проблемам. Не хотите постараться выбраться отсюда.
— Я никуда не поеду, — отрезала Хейли. — Я умираю.
— Мы все умираем, — сказал доктор Фридман. — И все умрем. Только вот как и когда… Кто знает? Все вы пока еще далеки от излечения. И я не знаю, удастся ли кому-нибудь из вас когда-либо вылечиться. Но я хочу открыть вам глаза. Кто знает, что вы увидите… с врачебной помощью.
— Особенно под кайфом, — уточнил Рассел. — Здесь всем приходится быть под кайфом.
— Врач — всего лишь инструмент, — сказал доктор Фридман. — Основную работу вам нужно проделать самим.
— Подведите черту, док, — попросил я.
— Нет, это ваша работа. Была и будет. Пусть весь мир выйдет из-под контроля, вы не должны утрачивать способность самим подводить черту.
— Вы же психиатр, — заспорил Рассел, — а не философ.
— Иногда единственная разница между тем и другим в том, что я выписываю рецепты.
— И распоряжения запирать людей в психушки, — сказал я.
— Что, кто-нибудь из вас хочет, чтобы я написал распоряжение и вас выпустили?
Все промолчали.
— Я настоятельно рекомендую, чтобы ваше лечение изменилось; вас должны не просто содержать, а делать все возможное, чтобы можно было снять с вас наблюдение.
— Чтобы вас похвалили за снижение бюджета? — спросила Хейли.
— Неужели вы думаете, что меня волнует этот херов бюджет? Моя работа — обнаружить, что король голый, и сказать об этом. Рисковать. А тут, похоже, именно такой случай.
— Так что же с нами будет? — спросил Рассел.
— Ничего плохого, ничего опасного, к тому же ничего скоро не делается, — соврал доктор Фридман. — И я обо всем посоветуюсь с вашими лечащими врачами. Даже несмотря на мои новые обязанности в СНБ, я хочу, чтобы все вы могли свободно вступать со мной в контакт всякий раз, когда…
Эрик наклонился вперед и протянул руку доктору Фридману.
— Я имею в виду, потом, Эрик. По электронной почте, — сказал тот.
— Ну да, конечно, — не выдержал Рассел, — а пока пусть палестинцы квасятся с евреями, идет война в Ираке, Северная Корея создает свою атомную бомбу, кто следующий? В Латинской Америке и Бирме воюют наркобароны, злые моджахеды постреливают в горах Афганистана, террористы готовят очередное нападение в Де-Мойне, в Судане творится геноцид, Россия вынашивает амбициозные великодержавные планы, на Амазонке сводят леса, а из-за этого над Лос-Анджелесом бушуют снежные бури, Пентагон сражается за бюджет, в Конгрессе проводится одно расследование за другим, в прессе — сплошные скандалы, дяденьки из Белого дома обедают с голливудскими шлюхами — конечно, вы уделите минутку-другую психам из Мэна.
— Кто хочет обсудить эту новую программу? — пожал плечами доктор Фридман.
Теперь наш кружок поделился на две враждебные стороны: мы — и доктор Фридман. Он тоже это почувствовал и понимал, что рискует, но предпочел не линять. Хоть это и было несложно. Надо отдать ему должное.
— Что ж, — произнес он после трехминутного молчания, — если я единственный, кому есть что сказать, не стоит терять попусту время группы.
Мы встали, все пятеро, и доктор Фридман сказал:
— Сестра приготовила мне много бумаг. Так что, если кто захочет еще поговорить, я буду здесь, в комнате отдыха.
Мы молча повернулись и вышли. К бумажкам и выходам мы привыкли. Мы были опытные и натренированные.
И все же я обернулся. Доктор по-прежнему сидел на своем месте, оставшись один в комнате отдыха, поскольку сестра прошла в отделение. На стуле, рядом с доктором, лежала груда карточек. Я увидел, как он достает из своего твидового пиджака самопишущую ручку. Увидел, как надевает очки в позолоченной оправе и устремляет изумрудно-зеленые глаза в лежащую у него на коленях открытую карточку.
Зайдя в свою палату, я закрыл дверь. А мгновение спустя Рассел врубил у себя на полную громкость «Brain Wilson» в концертном исполнении «Беэнейкд лейдиз». Врубил максимально громко, чтобы никто по ошибке не принял эту балладу о крахе гениальной творческой личности за акт пассивной агрессии.
А потом я отключился. Доктор Якобсен называет это диссоциацией. Профан мог бы принять мое состояние за дремоту: сидит себе человек в кресле, веки прикрыты, а он так далеко, так далеко.
Пока что-то резко не вернуло меня к действительности.
Все было как обычно. Мое кресло. Моя палата. Мои книжки. Моя…
Эрик. Он стоял передо мной, переминаясь с ноги на ногу, как приготовишка, которого не пускают в сортир.
Дверь моей палаты была открыта. Эрик открыл мою дверь!
Да еще и вперся без разрешения! Нет, раньше это было немыслимо, но факт есть факт…
Он стоял передо мной. Переминаясь с ноги на ногу. Его лицо было бледным и перекошенным.
— Ой! — сказал Эрик. — Ой-ой-ой!
5
Доктор Фридман сидел на складном металлическом стуле в залитой солнцем комнате отдыха.
