разлуку. Кожабай поднял их на руки. Поцеловал. Опустил на пол и потрепал по загорелой щёчке Куантая:
– Ты теперь жигит! Маму с сестрой защищай!
Мальчик прильнул к матери.
Кожабай отвязал лошадь и поскакал к сельсовету, оттуда – в районный пункт сбора, где его зачислили в кавалерию.
Глава 14
Гребень
На работу Акбалжан вышла уже через день. Похудевшая, с тёмными кругами под глазами. Старалась отвлечься от тягостных мыслей. Таскала тяжёлые мешки в жару и не жалела себя. Лишь о нём думала постоянно – о Кожабае. Он вернётся, твердила себе. Мы встретимся. Я справлюсь!
Летом и осенью у каратальцев ещё оставалась еда. К зиме припасы истощились. Многие порезали последний скот. Женщины тайком собирали колоски с колхозных полей и варили затируху.
Акбалжан снова держала тёлку дома, чтобы не украли. В сундуке прятала тары[23] и талкан[24], брала понемногу, чтобы надолго хватило. Закрывая еду на замок, вешала ключ на верёвочке на шею дочери, под платье.
Пятилетняя Райса вмиг повзрослела. Кроме присмотра за Куантаем, обязанностей прибавилось: дочка научилась подметать пол, разогревать на печи похлёбку. Мать наказала не выходить на улицу и запираться на железный засов даже днём – время опасное.
В конце января управляющий вызвал Акбалжан и сказал, что нужно съездить в Башкирию за брёвнами.
– Труд нелёгкий, путь далёкий. Мужиков в колхозе пять человек, и те заняты. Там приготовили делянку, надо успеть до февральских буранов. Возьми трёх-четырёх баб и отправляйся, будешь за старшую. Зато награду дам хорошую. Заберёшь себе два бревна. Башкирский лес ценится. Можно выменять на муку.
Акбалжан кивнула. Мука нужна. А за детьми баба Дуся присмотрит.
Собрала самых шустрых работниц и старика Потапыча – он один знал, куда ехать. Оделись потеплее и на лошадях отправились в дорогу.
Добравшись до места, стали грузить сосну наравне с мужиками.
На обратном пути измученные кони выдохлись и женщины заговорили о том, чтобы скинуть часть брёвен.
– Не доедем ведь! – запричитала Рыжая Сонька. – Ради чужого добра я тут помирать не собираюсь!
– Тихо ты! – прикрикнула Жайнаш. – Брёвна под расписку взяли. Не довезём – посадят.
– Так не нас посадят, её, – шепнула Сонька и показала на Акбалжан. – Она расписку писала.
– Дура, – процедила Жайнаш.
Подъехали к небольшому селу. Акбалжан обошла избы, утопая по колено в сугробах. Снег набился в валенки. Щёки и пальцы в рукавицах задубели от холода. Нашла председателя, выменяла одно бревно на буханку. Больше не дали. Засунула хлеб за пазуху. Увидев у председательской жены костяной гребень – бит тарақ[25], Акбалжан предложила за него второе бревно.
Тогда у многих завелись вши. Приходилось стричься наголо. Акбалжан не хотела отказываться от длинных волос. Тело исхудало, лицо осунулось, косы – всё, что осталось от прошлой жизни.
– С ума сошла! – воскликнула Рыжая Сонька, узнав, что она сделала.
– Это мои два бревна. Колхозные довезём!
Дальше поехали быстрее. В Каратале Акбалжан сдала управляющему лес и пошла домой. Отломила детям и Сычихе по ломтю хлеба. Баба Дуся отщипнула кусочек, положила в рот и причмокнула. Остальное не взяла.
– У меня припасы в погребе. Ты знай на всякий случай.
– На какой случай?
– Да мало ли…
Райса и Куантай мгновенно съели свои куски и стали просить добавку. Акбалжан налила им надоевшую затируху, а остаток хлеба, завернув в ткань, убрала на завтра.
На жалобный взгляд Райсы и хныканье Куантая строго сказала:
– Нельзя сразу много хлеба, живот заболит, потерпите до завтра!
Сама присела к печи. Когда спина стала горячей и тело расслабилось, встала. Искупала в тазу детей. Расплела косы, помылась сама. С наслаждением вычесала гребнем из мокрых волос ненавистных вшей. Чёрные твари падали на белый платок. Акбалжан давила их и с каждым щелчком ей становилось легче. Нельзя опускать руки: Кожабай вернётся, надо выглядеть как человек.
Глава 15
Посылка с фронта
Каждый месяц Акбалжан получала в сельсовете посылки. В фанерных ящиках была крупа: перловка, пшено. Иногда – картошка. Зимой она по пути замораживалась, становилась безвкусной. Акбалжан варила её с кожурой. Мутную воду не выливала – какая-то, да похлёбка. Накормив детей, мысленно благодарила мужа за то, что оформил Райсе с Куантаем документы и записал своими. Теперь им, как детям фронтовика, выдавали пайки.
По понедельникам зычноголосая тётя Клаша привозила в Каратал почту. С раннего утра люди взволнованно кружили около конторы. Завидев повозку тёти Клаши, те, у кого воевали родные, сбегались к телеге. Кто-то радовался весточке с фронта, кого-то приходилось отхаживать после похоронки. Получила қара қағаз[26] и Жайнаш. Когда сообщили, что тихоня Момын пропал без вести, она упала на колени в снег и запричитала, моля прощения у нелюбимого прежде мужа.
Акбалжан не получила ни одного письма за полгода. Всякий раз стояла молча рядом с другими. Кожабай знает, что она не умеет читать русские буквы, вот и не пишет, успокаивала себя.
В тот морозный день тётя Клаша, сняв толстые рукавицы, покрасневшими пальцами вытаскивала письма из большой заплечной сумки.
– Тебе целая бандероль! – протянула она Акбалжан запечатанный свёрток.
Руки задрожали, разрывая плотную бумагу, скреплённую сургучом. Показался кусок серо-коричневого сукна. Акбалжан замешкалась, огляделась вокруг. Вытащила какую-то одежду. Развернув, увидела – это шинель, вся в конских волосках и засохших тёмных пятнах. Из кармана торчал конверт. Сердечный стук стал таким громким, что кроме него в голове ничего не было слышно. Побледнев, Акбалжан протянула письмо тёте Клаше. Та откашлялась и начала читать вслух.
Послание написал незнакомый боец. Он извещал, что Кожабай храбро бился на поле боя, был тяжело ранен, попал в госпиталь. Сказал, что чувствует скорую смерть, и попросил товарища отослать свою шинель жене – пошить из сукна одёжки детям. Позже госпиталь разбомбили.
Акбалжан пошатнулась, но устояла. Зарылась в шинель лицом и глухо застонала, вдыхая запах лошади, пота, пороха и крови.
Ночью к ней подплыло белое облако. Когда дым рассеялся, Акбалжан увидела отца в чалме. Он гладил её по голове, пока она не уснула.
Через несколько дней, опухшая от слез, отстирала шинель, высушила её на печке. Отнесла бабе Дусе. Та сшила детские пальтишки.
Глава 16
Выжить
Телёнок! Крохотный, со следами коровьего языка, лизавшего шерсть. Когда Акбалжан пришла с работы и увидела его на земляном полу, застыла. В думах и заботах не заметила, что Августина стельная.
Дни бежали уныло, как стая голодных волков, серые, замёрзшие, злые. А впереди – ничего. Только тусклое зимнее солнце. Даёт видеть, но не сияет, не греет.
Вечерами Акбалжан подтапливала печь, отогревалась травяным чаем, закидывала в себя немудрёной еды и валилась в постель. Стопы гудели, поясница стонала, тело не слушалось. Только прикасаясь к детям, чувствовала себя живой. Поглаживая спинки, засыпала. А тут еще и телёнок, маленький, беспомощный. Эх, куда же тебя занесло, малыш?
Сдоив первое густое молоко, сварила уыз[27] из молозива. Дочь и сын с нетерпением кружили рядом, вдыхая топлёный запах.
После пресной похлёбки не было ничего слаще уыза. Пока дети ели, Акбалжан вывела телёнка в сарай, позвала скотника. Корова металась и мычала, чуть не выскочила за хозяйкой во двор.
– Мама, зачем ты увела его на улицу, там же холодно? – спросила Райса.
– Его заберёт дядя. Так надо.
Через час занесла мясо, дышащее паром. Поставила мосол вариться. Остальное посолила и спрятала в погреб. Прости, Августина, твоё дитя не прокормить.
Райса с Куантаем поспрашивали о телёнке несколько дней, да и перестали.
Прошёл год. Во вторую зиму войны в Каратале начали помирать с голоду. Некоторые ели мышей и травились падалью. Пропали кошки, собаки. Каждое утро Акбалжан проходила мимо женщины, которая, сидя у своего дома, просила поесть. Опухшая, в лохмотьях, с пустым, невидящим взглядом. Вся её родня померла, а вскоре и её самой не стало.
Когда заболел ночной сторож, Акбалжан стала выходить вместо него. Прибегала к себе, проверяла, всё ли в порядке, доила корову и убегала назад. За отработанное, как и другие
