боль и начнет пульсировать. Тогда узнаешь, где оно.
— Замётано, — пожал плечами Павел, протянул руку и ткнул куда глаза глядят. — Ну… а дальше что?
Глянцевая китовая кожа цвета шоколадного стекла разошлась в месте удара легко, словно старый пергамент — сверху донизу. В Павла швырнуло поток вонючей черной крови, кишок и уже знакомого ему дерьма.
Глава 2
Над могилой прозвучали две молитвы — старого мира и нового. Каллахан произносил священные слова вдумчиво, вымаливая место для Хеларта в небесных чертогах и вознося хвалу Великому Воину, который в обоих мирах оказался одинаков.
Небольшого роста, телосложения не особо крепкого, Хеларт хорошо бы поместился в кабине пилота и проворно нырял между богами. Понадобилось немного камней, чтобы обложить его по бокам и еще навались несколько десятков сверху. Бледное обескровленное лицо отметилось синим во впалых круглых глазах, прикрытых веснушчатыми веками. Бесцветные губы будто улыбались под вздернутым носом. Давно нестриженые каштановые волосы растрепались ветром и шевелились на белых щеках.
Хеларт был одет точно так же, как и остальные храмовники: легкую броню из ткани Преданной, которая настраивалась на ДНК носителя, кожаные прочные ботинки и белую тунику поверх брони, отмеченную красным крестом.
В этом мире царствовали свои боги, а, значит, меч в его руки Каллахан уже не вложит. Они навалили на Хеларта гору камней, полностью скрыв его тело, а меч воткнули сверху, у самой головы. Треснувшее лезвие разошлось до самой гарды, взявшей теперь на себя роль креста. У лысого подножия Уральских гор не было деревьев, да и выстругать крест из цельного куска древесины никто бы не решился — таких ножей у них с собой не имелось, а острые мечи им еще понадобятся. Веток они тоже нигде не нашли.
В его мире Великий Воин не принимает в небесные чертоги без меча, вложенного в руки. Сказания гласили, что острие меча открывает замочную скважину священных серебряных врат. Но не все верно, что написано на камнях и пергаментах. Уста тоже часто ошибались, а иногда и ведали совсем противоположное. Человек склонен придумывать себе ложную истину, чтобы потом верить в нее. Каллахан все чаще ловил себя на мысли, что узнает правду только после собственной смерти.
Где бы не находился меч — в руках или у изголовья, о чем бы не ведали уста, пергаменты и голограммы, храмовника ему не воскресить. Он мертв, мертв. Еще один его воин, в мече которого они сейчас так нуждаются… Теперь Хеларт знает, что такое истина.
— У Хеларта было храброе и твердое сердце, ему полагается храбрый и твердый крест, — пробурчал Каллахан, навалившись на треснувшее лезвие. Он хотел глубже приладить острие в сухую землю между камней.
Меч его треснул — это правда. Сие видели все, но к твердости сердца лопнувшая сталь Преданной никакого отношения не имела. У многих храмовников душа трещала по швам, а ведь изначально она была прочнее, чем сталь.
— Его не съедят дикие звери? Наверное, нужно было выкопать могилу, — Павел стоял на коленях, прилаживая последние булыжники. Еще один, и бледное лицо Хеларта скроется наполовину.
— Здесь слишком твердая земля, чтобы копать даже неглубокую могилу. У нас нет на это времени, — Каллахан чувствовал, что сумерки сгущаются. Крайнон плыл за ними по пятам и уже начал издавать глухие звуки, похожие на пения глубоководного кита. — Когда гигант начнет проявлять себя, безжизненная земля в здешних местах будет окончательно отравлена. Хищники будут много лет огибать подножие этих гор. Хеларт подвергнется тлению, как и все прочие. Если нам выпадет возможность, мы придем за костями и уже упокоим его достойно подвигам.
«Если хоть кто-то из нас выживет», — вот что означали эти слова. По пути сюда они оставили за собой почти дюжину безымянных могил, и их нахождение знали только трое оставшихся в живых. В случае их гибели тел никто не найдет, связь давно не работала — гигант глушил все сигналы.
Павел отложил в сторону камень, который уже приладил на мертвое лицо и встал. Вернуться не получится, значит, и молчать было нельзя. Хватит делать вид, что он не умер. Со вчерашнего дня Хеларт не произнес ни слова, стало быть, это действительно правда. Он мертв. Привыкнуть бы еще… к сердцу прилипли камни и непонятно ничего. Иеромонах и командир отряда Каллахан прочитал все нужные молитвы, а они — его друзья, не произнесли ни слова. Нечестно с их стороны. Кости Хеларта ждать вечность не будут.
От Павла ужасно смердело. Сначала он старался держаться по ветру, чтобы братья не сильно чуяли запах дерьма, окатившего его с головы до ног. Ветер был слабый и непостоянный: он дул то в спину, то в лицо, то вбок, и только сильнее разносил едкий запах. В конце концов Павел сдался и перестал за ним следить, только снял тунику и сложил ее в рюкзак, оставшись в одной только броне. Он даже не умылся ни разу — они берегли каждую каплю. Зловонная жижа немного подсохла и начала трескаться, появилась надежда, что со временем он сможет ее отодрать.
— Я мог бы долго вспоминать, каким хорошим другом ты был, а каким надоедливым еще больше. Старший инженер говорил, что ты, скорее всего, помрешь от скорости. Точно не от какой-нибудь потусторонней твари. Никто еще не таскал ему столько разбитых мотоциклов, как ты. Он говорил, сколько бы ты не разбил мотоциклов, все равно не догонишь световую. Это не космолет, всего лишь байк… а я говорил, что ты помрешь от своего упрямства. Тебе всегда нужно было поспорить и всегда выйти из спора правым. Никогда так не получается в жизни, все равно нет-нет, да ошибешься. Но тебе нужно было, чтобы всегда. Так не бывает. Помнишь, Миншэй женился на проститутке? Он это по пьяни сделал, он сам мне признался, когда еще раз напился. А ты утверждал, что он этого сделать не мог, иначе бы сила от него ушла. Я просто так согласился с тобой, чтобы ты отстал, даже путевку на поединок не пожалел на которую мы поспорили. Потом я уже с Виктором поспорил на ящик белого крепкого, что ты точно помрешь от упрямства. Виктор забил на скорость. Мы оба ошиблись. Получается, что ты опять выиграл, — оскалившись в
