Миры Осма. Безмятежность теней
Пролог. Вор Васп
Пролог
Вор Васп
Ганза. Агрия . День первый
«Один человек не может изменить мир, но когда их будет сотня, а лучше тысяча, объединённых одной целью, и невозможное станет возможным».
Из дневника механика ремонтной мастерской на станции «Магр» Пауля Рудигера.
Небо затянуто тяжёлыми, серыми тучами. Снег по утру растаял, но холод не отступает. Даже здесь, в южных землях, весна не спешит сменить зиму. Большая городская площадь многолюдна. В этот последний по ларгонскому календарю зимний день в городе объявили о казнях. То, что злодеев не продали на рудники или турнирные бои, уже являлось событием. В последние годы, осуждённые на казнь всё чаще, вместо помоста с виселицей и плахой, получали кандалы раба или палку бойца. Видно сегодня городской Совет решил напомнить горожанам о правосудии, здесь и сейчас. Троих преступников, среди которых была женщина, вывели к помосту в сопровождении грозной стражи. Толпа, подтянувшись поближе, оживилась. Вид злодеев был жалок. После многих дней в темнице, измученные холодом и голодом, они с трудом держались на ногах. Очень холодно, а им перед казнью оставили лишь нательные рубахи. Это не было милостью судьи, лишь заботой о пристойности представления. По закону они и так уйдут из мира живых грешниками, а исподнее убережёт от греха добропорядочных горожан. Грязные, посиневшие тела смертников била дрожь. Следы от снятых совсем недавно кандалов обозначились багрово-чёрными полосами. Холод заставлял троицу обречённых дёргаться в странном танце. Кроме того, все как один шмыгали сопливыми носами и кашляли.
Сам советник по закону Флер да Ламут, что случалось крайне редко, пришёл объявлять приговор.
— Достойные, уважаемые и простые горожане Ганзы! — так он начал свою речь.
Собравшиеся на площади внимали, ибо ожидали весёлого представления. Он же, довольно невысокий, но крайне высокомерный, видимо полагал, что устремляя свой большой, с горбинкой нос в небеса и оттопыривая верхнюю губу, выглядит гораздо весомее в их глазах. Вкупе с низким, с чёткой вертикальной складкой лбом, обрамлённым зализанными назад при помощи жира длинными, тёмными, свисавшими на плечи, с едва заметной сединой волосами, грозно сдвинутые, кустистые брови должны были внушать ещё больше уважения. Прятавшиеся под ними маленькие, мутного цвета глазки взирали на толпу с явным превосходством. Но, если на простых горожан это в некоторой степени, больше из страха перед стражей, действовало, то на достойных увы. Они прозвали его Недомерком и насмехались при каждом удобном случае. Он знал об этом и ненавидел, ненавидел, но, как и они, играл свою роль добропорядочного горожанина.
— Сегодня, на этой площади, свершится правосудие! — продолжил, выдерживая эффектные паузы советник. — Трое злодеев понесут заслуженное наказание пред богами и горожанами сего города. Первым казнят убийцу Хлора. Он обвинён и признан виновным при свидетелях в шести убийствах, в том числе двух достойных горожан. Злодей будет обезглавлен!
Ещё только жирный палач, в своём сером, загаженном старыми, кровавыми разводами балахоне, с огромным топором в сильных руках вышел на помост к плахе, а толпа уже взревела в предвкушении события. Палачом был местный мясник и, учитывая то, что казни стали редки, он лишь подрабатывал этим пасмурным утром. Вчера он разделывал телёнка, а уже к обеду его ждала пара поросят. Злодеев, что мёрзли у помоста, он не считал за людей, а потому с такой лёгкостью готов был разделать и любого из них. А тут, без особых пыток, лишь отрубить голову — проще простого. Горожане кутались в накидки и прятали руки в карманы.
Убийцу, которому до того было очень холодно, вдруг прошиб пот. Хлору даже пришлось смахнуть катившиеся в глаза едкие капли грязным, засаленным рукавом. Он, совершенно неожиданно для самого себя, испугался. Убивая других, видел их страх и часто насмехался над ним. Теперь же сам был на месте своих жертв, а страх уже не казался столь забавным. Нет, теперь он заставил его сердце сжаться, обдал тело ледяным, противным потом и превратил дрожь почти что в судороги. Это уже была не дрожь от холода, но от страха. Его трясло посильнее остальных обречённых, а единственным желанием стало — бежать, бежать прочь. Стражи подвели осуждённого к палачу, а тот, внезапно, пытаясь сбежать от своей судьбы, стал вырываться из их «железных» объятий. Одному из законников пришлось огреть злодея дубинкой, а на плаху голову приложили силой.
Площадь притихла, так что даже стал ясно слышен шум строителей, бодро ремонтировавших высокий дом на одной из городских улиц. Где-то вдалеке послышался плач ребёнка. Надрывно каркнул сидевший на шпиле одной из башен ратуши чёрный, словно сама тьма, ворон. Внезапно в толпе горожан раздался чей-то нервный смех, стихший так же быстро и нелепо.
— Н-н-не-е-е-т! — порадовал зрителей сдавленный, хриплый крик обречённого.
Прижатый к плахе смертник кряхтел, сопел и рычал, всё ещё сопротивляясь приговору. Он и до того не благоухал полевыми цветами, но сейчас трусливое зловоние, распространявшееся от трясущегося от страха тела, перекосило даже лица удерживающих его опытных стражей. Эти повидали многое на своём веку, но и они слегка поотвыкли от таких представлений.
Палач изготовился, ожидая отмашки. Советник по закону медленно поднял свою холёную руку и, в который раз обведя толпу надменным взглядом, быстро уронил её вниз. Мгновенье, отпрянувшие в стороны стражи, быстрый замах топора, последняя, тщетная попытка обречённого на смерть поднять голову и… та с глухим стуком падает на помост. Она ещё катится какое-то время в сторону благодарных зрителей, обдавая настил помоста кровавыми брызгами и заставляя их орать и визжать от удовольствия. Стражи тут же брезгливо стаскивают обезглавленное тело прочь, к ногам ликующей толпы. Желающих пнуть то, что совсем недавно было убийцей Хлором, унизить труп грешника и
