западными деталями и успешно справился с заказом царского фаворита.
Откуда у Александра Даниловича появилось желание строить именно башню? Считается, что из-за фурора, который произвела только что завершенная по приказу Петра Сухаревская башня, самое высокое светское строение в стране высотой 64 метра. Она поразила воображение москвичей, ее стали величать «невестой Ивана Великого». Меншикову хотелось заявить о своем могуществе, которое нуждалось в мощном визуальном воплощении, отсюда и стремление к рекордам. Появился проект церкви-башни, состоящей из четверика и шести уменьшающихся восьмигранных ярусов, венчалась башня тридцатиметровым (!) шпилем и фигурой ангела Гавриила. Ничего подобного в России строить еще не доводилось. Откуда взялась такая творческая дерзость у зодчего Ивана Зарудного? Судя по всему, подобный проект уже обсуждался Петром с Доменико Трезини, который, возможно, участвовал в проектировании Меншиковой башни. Во всяком случае, через несколько лет Трезини начнет в новой столице строительство Петропавловского собора, в силуэте которого угадываются черты башни Меншикова. То есть Данилыч знал, что именно по нраву Петру Алексеевичу, и желал порадовать его своей колокольней.
Реконструкция первоначального замысла Меншиковой башни
Строительство башни длилось три года, в 1707 году церковь Архангела Гавриила была открыта, она стала самым высоким строением Москвы, на 84 метра вознесся золоченый шпиль. Теперь у Ивана Великого появилась «сестра», как называли новое архитектурное чудо у Чистых прудов. Церковь получилась нарядной, воздушной, пластичной. Все оформление храма было уникальным: многочисленные орнаменты покрывали стены церкви, скульптуры можно было рассматривать и дивиться искусно вырезанным херувимам, букетам, вазонам, гирляндам. А внутри храма можно было увидеть двухсветную царственную трапезную со скульптурой петровского времени и господскую ложу Меншикова на галерее второго этажа. Установили колокола и даже куранты, и башня обрела громкий голос. Правда, не все с восторгом встретили башню-«чужестранку», и без того считая Алексашку выскочкой, построившим храм из чисто мирских соображений. Осуждение москвичей усилилось после назначения в 1710 году Меншикова градоначальником Петербурга, Москву он покинул, и отделка храма осталась незаконченной.
Пока карьера «полудержавного властелина» при дворе стремительно росла, он и не вспоминал о своих московских владениях. Напрасно Зарудный сообщал светлейшему князю о плачевном состоянии церкви: «Кровля течет, шпиц, глава и все деревянные строения, где часы от сырости и гнили грозят падением, иконостас не доделан, и народ ропщет, что церковь стоит аки в запустении». И вскоре небеса прогневались на небрежение, как считали современники, и в 1723 году башню постигла страшная участь. Произошло событие труднообъяснимое. 13 июня один из священников церкви после вечерней службы упал замертво на паперти. На следующий день во время отпевания над церковью сгустились тучи, загремел гром, и молния ударила прямо в шпиль, загорелся купол. Пламя вспыхнуло быстро и распространилось от верхних деревянных ярусов. Подгоревшие дубовые крепления обрушились и упали внутрь строения вместе со всеми колоколами. Это привело к гибели многих людей, которые пытались спасти церковные ценности и реликвии. Верх башни был целиком утрачен. Таким образом, по мнению москвичей, само провидение наказало Меншикова за гордыню. Более того, многие сочли падение башни зловещим предзнаменованием будущих несчастий для Александра Даниловича. Действительно, вскоре петербургский градоначальник тяжело захворал, и болезнь не позволила ему удержать былую власть, как это удавалось многие годы в нелегкой борьбе с конкурентами из именитых родов. Долгорукие сместили его со всех должностей, лишили имущества и выслали вместе с семьей в Сибирь, в далекий Березов, где он и нашел свое упокоение.
А московская церковь Архангела Гавриила, которая пророчески предупреждала князя, долгое время после пожара стояла разрушенной. В 1779 году после шести лет реставрации церковь восстановил Гавриил Захарьевич Измайлов, живший неподалеку на Мясницкой. Для ее перестройки был приглашен знаменитый архитектор Василий Баженов. По распространенной версии, в храме расположилась Педагогическая семинария, главное прибежище московских масонов-мартинистов. Храм стал на один ярус ниже, без колоколов, без своего знаменитого шпиля, с новым оригинальным завершением в виде винтообразного купола, напоминающего горящую свечку или еловую шишку, что многими воспринималось как масонская символика. Интерьер тоже получил новую отделку, выполненную с использованием латинских надписей и масонских эмблем: лепных арочных гирлянд, стилизованных столбов, изображений пеликанов, змеи, летящего орла и круга с изречением на латыни «Ad infinitum» – «К бесконечности», «Без конца», звезда Давида, лучезарная дельта. Все масонские надписи и изображения были уничтожены в середине XIX века.
В 1792 году в здании усадьбы Александра Меншикова разместился почтамт, к которому отнесли и Меншикову башню. Вплоть до конца девятнадцатого столетия церковь считалась ведомственной и называлась храмом архангела Гавриила при Почтамте. В XX веке после десятилетнего вынужденного затворничества церковь вновь была открыта для верующих в 1945 году, и сейчас это действующий храм с прекрасной 60-метровой башней, яркий свидетель прошлого – бурлящей Петровской эпохи.
Глава 5
Как построить новый Париж на том же месте? История о бароне Османе
Памятник барону Осману в Париже
Этот вопрос задавал себе в течение всего 1852 года новоиспеченный император Франции Наполеон Третий. В ответ нам наверняка сразу же захочется недоуменно спросить: а зачем надо строить новый Париж? И следом всплывает тревожная мысль: а куда девать прежний? Ответ на первый вопрос император прекрасно знал, а вот вторая мысль монарху не давала покоя.
К середине XIX века все старые исторические столицы Европы нуждались в кардинальных изменениях, поскольку их планировка и основная сетка улиц были созданы еще в Средневековье, когда население даже столичного города составляло несколько десятков тысяч человек. «Железный» XIX век принес с собой промышленную революцию, и как следствие – урбанизацию. В Париже, как самом крупном европейском городе, все эти процессы были особенно болезненными. За 30 лет, с 1815 по 1846 год, население столицы выросло в два раза, а территория практически не изменилась. Париж задыхался от растущей индустриальной застройки и нахлынувших трудовых мигрантов, которых негде было размещать, поэтому они селились в ужасных условиях, в жуткой тесноте и антисанитарии.
«Дом Османа»
Журналист Жюль Жанен описывает столицу в 1843 году: «Допотопный город, черный, темный, забрызганный грязью и дышащий на ладан, город мрака и тьмы, беспорядка, насилия, беспросветной нужды, измазанный в крови». Очень ярко и выразительно этот непривлекательный образ опасного и грязного мегаполиса описан
