ряде мест события приняли драматический масштаб. В Калифорнии в 1769 году, при начале возникновения испанских поселений проживало около 300 тысяч коренных жителей, в конце испанского господства, в 1821 году, их осталось около 200 тысяч, а к 1860 году, после золотой лихорадки выжило лишь 30 тысяч индейцев. Болезни, голод и нередко убийства – по мнению одного авторитетного историка, речь даже шла о «программе систематического уничтожения»[30] – были причинами этого чудовищного регресса. Для оставшихся в живых положение оставалось катастрофическим, так как белое общество Калифорнии не делало никаких шагов для интеграции местного населения[31].
Разнообразие племен американских индейцев было огромным. Среди них не существовало не только единого для всех жизненного уклада, но и общего языка. Эти обстоятельства мешали координации военного сопротивления коренного населения. Спектр различий между индейскими племенами простирался от охотников на бизонов, проживавших на западных равнинах, и оседлых общин пуэбло, занимавшихся земледелием, до разводивших овец и изготовляющих серебряные украшения навахо и крайне слабо организованных между собой рыбаков северо-западных регионов[32]. Среди индейских племен, которые и в XIX веке слабо контактировали между собой, не существовало единого самосознания и объединенного фронта борьбы с захватчиками, а часто не было даже очевидной солидарности между родственными и соседствующими племенами. До определенных пор, пока европейцы рассматривали их как своих союзников, индейцам удавалось использовать в собственных интересах конкурирующие между собой силы британцев, французов, испанцев и восставших против властей колонистов. Но после Англо-американской войны 1812 года такая возможность исчезла. Шансы возникновения всеамериканского индейского сопротивления в духе религиозной военной идеологии с Севера были потеряны[33]. Во всех последующих войнах ренегаты из коренного населения сражались на стороне евроамериканских войск и оказывали помощь колонизаторам в решении логистических задач.
Общим для всех индейских племен Великих равнин было влияние технологической революции. Именно таковой было появление лошадиной силы для перевозки грузов и верховой езды, которое началось в результате колонизации испанцами южных регионов североамериканского континента в 1680‑х годах[34]. Вместе с лошадьми пришло и огнестрельное оружие: вначале его принесли с собой французы, чтобы вооружить своих индейских союзников в борьбе против испанцев. Лошади и мушкеты радикально изменили жизнь десятков тысяч индейцев, которые никогда раньше не видели белого человека. Уже в 1740‑х годах курсировали сообщения о стадах лошадей, о торговле лошадьми и об их воровстве, о воинах-наездниках, а к 1800‑м годам уже практически все индейцы, проживающие западнее реки Миссисипи, в той или иной степени приспособили свой образ жизни к использованию лошадей. Целые народы преобразились в кентавров. Это имело отношение не только к окраинам Великих американских равнин. Отчасти следуя собственным миграционным движениям, отчасти оттесненные на Запад евроамериканцами, некоторые индейские народы переселялись с северо-востока, как, например, племя лакота сиу, на Великие равнины, вступая при этом в конфликт с местными земледельцами, а также с другими кочевыми племенами. Если в 1840‑х годах был достигнут относительно стабильный мир между конными охотниками и воинами, в частности среди племен сиу, команчей и апачей, то кочевые и оседлые индейские народы продолжали вести между собой ожесточенную борьбу. На протяжении сорока лет, вплоть до Гражданской войны Севера и Юга это был источник самых кровопролитных конфликтов в Северной Америке[35]. С другой стороны, владельцы лошадей зависели от земледельцев и садоводов – так они обеспечивали себя продуктами питания (в частности, источниками углеводов) и вели товарообмен, предлагая продукты охоты, например сушеное мясо и шкуры[36], за товары с далекого востока континента. Такой обмен был возможен, поскольку индейское земледелие, использовавшее простые технологии обработки почвы (без плуга и без внесения навоза), отличалось высокой производительностью, что пошло на пользу и первым евроамериканским колонистам. В 1830‑х годах территории Великих равнин интенсивно – как никогда ранее – заселялись. По имеющимся оценкам, они служили общим жизненным пространством для 60 тысяч индейцев, от 360 тысяч до 900 тысяч прирученных лошадей, двух миллионов диких лошадей, полутора миллионов волков и до тридцати миллионов особей бизонов[37].
Лошади впервые позволили освоить равнину между Миссисипи и Скалистыми горами, простирающуюся на 300 километров с востока на запад и на 500 километров с севера на юг. Лошадь действовала как преобразователь энергии. Она превращала энергию, заключенную в траве, в мускульную силу, которая в отличие от энергии диких животных подчинялась человеку[38]. Благодаря лошади человек приобрел способность двигаться со скоростью бизона. Теперь не требовалось участия целых поселений, чтобы загнать бизонов в пропасть, их отстреливали с лошадей небольшие подвижные группы охотников. В то же время вокруг лошадей возникла новая отрасль обменной экономики: отдельные племена, в частности команчи, обрели значительное богатство именно благодаря животным, так как они выступали в качестве поставщиков лошадей на любой спрос и в любое место[39].
Новая техника охоты на животных перевернула устои индейских общин. Ценность женского труда снизилась, поскольку теперь он заключался не в добыче пищи, а в переработке продуктов охоты. С другой стороны, потребность в нем повысилась из‑за выросшего спроса на бизоньи шкуры, которые обрабатывали женщины. Одному мужчине требовалось иметь несколько жен. Для их приобретения использовались лошади, так что накопление животных было нужно и по этой причине, что, в свою очередь, вызывало рост конокрадства[40]. Разделение мужчин по охотничьим командам приводило к раздроблению общества и разрушению его иерархии, выдвигая при этом новые требования к кооперации и координации действий. В то же время жизнь индейских общин стала более мобильной, поскольку им приходилось двигаться вслед за гигантскими стадами бизонов[41].
Благодаря конно-бизонной культуре индейцы Великих долин впервые стали настоящими кочевниками. Тягловые лошади позволяли транспортировать тяжелые грузы вроде вигвамов. Тот, кто обладал собственностью, нуждался в лошадях, которые сами по себе рассматривались как престижная собственность. Лошади к тому же означали преимущество в случае военных действий. Коренное население Америки вынуждено было действовать нетрадиционно и гибко, реагируя на новые условия. Местных традиций ведения конных войн у индейцев не было, а тяжелая кавалерия испанцев, с которой индейцы вступили в контакт в XVII веке, не могла служить для них образцом. Но так как лошадь стала жизненной необходимостью и для охоты, и для войны, развитие двух этих техник проходило в тесной связи друг с другом. Индейцы разработали тактику легкой кавалерии, и некоторые из них достигли в ней непревзойденного мастерства. Стереотипное представление об индейцах как о виртуозах-кавалеристах справедливо только для последней фазы их свободного существования. Чтобы достичь таких вершин, им понадобилось от трех до четырех поколений. Пожалуй, наиболее ярко это искусство проявилось у племени команчей,
