потом они всё-таки опускают клинки.
Я подбираю слова поприличнее, чтобы напомнить им всем (и нашим слугам в том числе), что жители Вероны, не говоря уже о герцоге Эскале, устали от перепалок, порожденных враждой двух упрямых семейств.
— Разойдитесь… — начинаю я, но меня прерывает чья-то сильная рука, которая сжимается вокруг моего горла.
Глава 5
Тибальт убирает руку с шеи какого-то вооруженного юноши, которого я не знаю. Кузен кружит вокруг него, как лис вокруг добычи. Я подхожу ближе, хотя их гневные крики слышны даже на расстоянии. Вокруг них воцарилась жуткая и тревожная тишина.
— Я просто разнимал их! — гремит незнакомец.
Кузен называет его Бенволио. И хотя этот Бенволио выглядит равным Тибальту во всех отношениях, я облегченно выдыхаю, радуясь, что он, очевидно, не настолько вспыльчивый, как мой родственник.
Пока Тибальт угрожает его жизни, я невольно восхищаюсь этим юношей. Его широкими плечами. Густыми волосами насыщенного каштанового цвета с небольшой рыжиной.
В профиль он великолепен.
— За дурака меня держишь? — кричит Тибальт. — Говоришь о мире с мечом в руке? Сражайся, трус!
Увы, как это часто бывает с людьми, действия этого Бенволио противоречат его мудрым словам.
— Кого ты называл трусом, а? Защищайся!
Мой кузен только рад принять приглашение, и они скрещивают мечи. О, Тибальт… Я точно знаю, что он скорее согласится быть повешенным, чем пропустит драку.
— Отправляйся в ад, как и все Монтекки до тебя!
Я замираю. Что ж. Бенволио — Монтекки. И я не понимаю, почему меня расстраивает этот факт. В конце концов, это было очевидно, ведь с кем еще может средь бела дня сражаться Тибальт? Да и сходство Бенволио с Ромео теперь стало очевидным.
Бенволио быстр. Он уклоняется от лезвия меча с изяществом, заслуживающим восхищения.
Еще несколько яростных выпадов и звонких ударов, и горожане обретают голос. Люди не выбирают сторон — они кричат о мире. Но их лица перекошены злостью и отвращением.
— Бей их! Бей Монтекки! Бей Капулетти!
Те, кто может, хватают дубинки, а кто-то бросается в бой, вооруженный кулаками. Суматоха поднимается страшная. Я с ужасом наблюдаю за всем этим хаосом.
Да сколько можно, в самом деле! Неужели никто не может быть просто умнее и прекратить это безумие?
Звон мечей превращается в зловещую симфонию. Тибальт уже сражается не с Бенволио, а с кем-то другим, и я ловлю себя на том, что хочу найти в толпе того Монтекки и убедиться, что он не ранен. А он, будто услышав мои мысли, с угрожающим рыком снова бросается на моего кузена.
Правая щека Бенволио уже испачкана кровью. Его собственной или чужой — не могу понять.
Мне становится страшно, и от этого страха перехватывает дух. Нужно убираться. Я верчу головой в поисках путей к отступлению, и мой взгляд останавливается на человеке, стоящем возле высоких ворот в дальнем углу площади.
О, про него я уже знаю. Это дальний родственник герцога Эскала, правителя Вероны. Он тот, кто известен как Меркуцио, чья верность принадлежит Монтекки.
И он выглядит единственным спокойным человеком на этой площади, хотя это странно. Я лично с ним не знакома, но уже слышала, что именно он — самый вспыльчивый из вражеского лагеря. Вероятно, его путают с Бенволио?
Меч Меркуцио обнажен, но он не спешит пускать его в ход. Даже когда шум нарастает, а ссора усугубляется, он не ввязывается в драку, а просто наблюдает за ней со стороны.
Когда он ловит мой взгляд, уголки его губ приподнимаются. Я слабо улыбаюсь ему в ответ. Враги или нет, мы свидетели одной и той же потасовки, и всё указывает на то, что мы одинаково ее презираем.
Когда Меркуцио начинает двигаться к собору, я разочарованно морщусь и считаю секунды до того, как он безумно ворвется в бой. Но ничего такого не происходит. Он всё еще не собирается ни с кем драться, это ясно, как Божий день.
Он медленно, по-кошачьи, идет к ступенькам собора, и, пока мой взгляд следует за ним, я замечаю то, чего мое сердце не в силах вынести.
Маленький мальчик сидит прямо у церкви. Ему на вид не больше четырех лет, и он дико визжит, когда над ним проносятся люди, кулаки и мечи. Мои мысли мечутся, как породистые жеребцы.
Почему ребенок один? Может, его бросила какая-то трусливая няня, сбежавшая при первых признаках неприятностей? Или того хуже, его отец был втянут в драку, и теперь лежит где-то раненый или мертвый?
Мальчишка начинает спускаться вниз по ступенькам, а потом раскидывает крошечные ручки в стороны и бежит… прямо в гущу боя! Ему не дадут шанса остаться в живых.
Я не могу просто стоять и смотреть, как ребенка растопчут. Мое сердце бешено колотится, и я бросаюсь в ревущую толпу навстречу мальчику. Над его головой со свистом проносится меч, который держит не кто иной, как Тибальт.
Я подхватываю ребенка на руки, и мы бежим. Его визг теперь направлен мне в ухо, но я абсолютно счастлива, что поймала его. Моя единственная цель — убрать нас обоих подальше отсюда, и, желательно, побыстрее.
Прижав к груди его голову, я начинаю отступление. Ныряю, уклоняюсь и снова ныряю в кучу обезумевших тел. Я не смотрю по сторонам. Возможно, если бы я это сделала, то избежала бы мощного удара в затылок.
Вспышка боли чуть не сбивает меня с ног.
Что, опять?
Мир вокруг больше не кажется ровным, и стены собора и лавки стремительно наклоняются. Я пытаюсь сделать шаг и спотыкаюсь, но не падаю. Главное не уронить ребенка. Я не чувствую крови в волосах, и это прекрасно, но боль пульсирует всё яростнее, а тьма перед глазами смыкается всё отчаяннее.
Но я бегу, и я уже почти на краю площади.
Передо мной жестокий крестьянский мальчишка готовится отлупить какого-то старика, который опустился на колени и просит хулигана о пощаде. Тот глух к его мольбам.
Все еще шатаясь, я собираю всё, что осталось от моей решимости, и пинаю бандита в заднюю часть бедра. Тот бросает дубинку и поворачивается, чтобы посмотреть на меня. Мой разум переполняется ужасом, и я с удивлением слышу собственные слова, будто их произносит кто-то другой.
— Уважай старших!
Во всем этом безумии выговор кажется бессмысленным.
Пока хулиган смотрит на меня, сзади кто-то смеется. Я поворачиваюсь, и небо смещается, мир кренится и шатается. Я спотыкаюсь… Но меня внезапно подхватываются на
