ли с пароходом столкнулся, то ли кит хвостом ударил на пути к Карибам. А сколько других прекрасных моряков отправилось кормить рыб — и с владельцем «Романи» могло что угодно случиться.
Прошел год. «Романи» начала потихоньку рассыхаться. Но Клайв — далеко не дурак. Будучи дальним родственников президента клуба, он предложил за яхту скромную сумму в тридцать тысяч местных долларов. «Мой друг Гэвин Уилд в доле со мной», — заверил он. Клайв, конечно, к тому времени все уши прожужжал ему о «Романи» и о том, какие приключения их ждут в море; таких сказок наплел, что Гэвин, не раздумывая, согласился разделить расходы пополам.
Сделка совершилась мгновенно: в Тринидаде никто не станет организовывать тендер — скорее лодка сгниет. Они решили оставить имя «Романи», потому что менять название яхты — все равно что призывать злых духов на свою голову. И все эти годы наслаждались яхтингом на чудесной, медлительной, конечно, но очень устойчивой лодочке. И на северные острова ходили, и на юг, и рыбачили, и на звезды глазели, чего только не повидали! Но ни разу они с Клайвом не обсуждали судьбу ее бывшего владельца. И ни разу не видели на носу призрак погибшего шкипера. Так что «Романи» легко и без сожаления перешла во владение к двум молодым парням, сильным, дерзким, горячим, обожавшим и ее, и все, что связано с морем. А название «Романи» они объяснили друг другу тем, что она, как настоящая цыганка, обожает скитаться с места на место.
* * *
Два часа дня, и «Романи» готова отчалить. Раскладывая вещи, Гэвин нашел на яхте множество полезных предметов, включая свою старую шляпу — добрый знак. А он-то недоумевал, куда она подевалась? Это что-то среднее между сомбреро и ковбойской шляпой, сделана из водостойкой, практически неубиваемой соломки. Конечно, в ней он похож на мексиканского фермера, но зато она такая удобная, сидит на голове как перчатка, широкие поля защищают от солнца не только лицо, но и шею, и плечи.
Сюзи бо́льшую часть времени провела в кают-компании, присматривая за девочкой, пока Оушен раскладывала консервы и расставляла бутылки по крошечным полкам и шкафчикам, выстроив их по цвету этикеток, а затем сложила свою одежду — в основном розовые платьица и пышные юбочки — в боковые ящики. Спать они будут все вместе, по крайней мере, так решила Оушен. Как будто путешествуют на плоту, — и она бросила на спальник свою единственную игрушку, синего плюшевого Гровера.
Они пообедали бутербродами с тунцом, и он рассказал ей про капитана Ахава, и как тот с помощником Старбаком гонялся за гигантским белым кашалотом.
— А почему у капитана была только одна нога?
— Понимаешь, белый кит был очень голоден… И он… в общем… съел его ногу.
— Ой! — Она страдальчески морщится. — Наверное, капитану было очень больно.
— Да уж, это происшествие его весьма рассердило.
— И поэтому он хотел отомстить белому киту?
— Именно так.
— Я бы тоже рассердилась, если бы кит откусил мне ногу. И что же, Ахав плыл вслед за китом?
— Да, преследовал его долгое время.
— Папа, а мы увидим китов?
— Киты редко заплывают в Карибское море. Но мы встретим дельфинов и летучих рыб. Подожди, сама увидишь.
— А я надеюсь, что мы все-таки повстречаем кита.
Гэвин как мог подготовил яхту к выходу в море: установил ветропилот для системы автоматического управления, прикрепил к леерному ограждению стропы для страховочного троса. Грот готов к перемене курса, стаксель частично поднят. Как давно он не управлялся со снастями в одиночку!
Да, много времени прошло. Сюзи сидит на палубе — он с самого начала затянул ограждение сеткой, чтобы она не выпала за борт. И все равно немного страшно за нее — вдруг скатится с палубы, как мешок с картошкой?
— А ну-ка брысь в кокпит, вы обе! — строго велит он.
Собака мгновенно выполняет команду, а дочь смотрит на него с высокомерным недоумением — что это он тут раскомандовался, да еще в такой глупой шляпе?
Сюзи разражается лаем. Старушка нервничает: слишком долго они собираются, давно пора отправляться, скоро стемнеет. Дочь тоже устала от сборов и готова устроить очередную истерику, если он сейчас же не отдаст концы.
— Ну ладно, сиди тут, в кают-компании, — бросает он ей через плечо.
Гэвин заводит двигатель, переключает на нейтраль.
В одну минуту он развязывает кормовой швартов, сбрасывает носовой, возвращается в кокпит и снимает боковой прижимной швартов. Садится за руль, прокачивает двигатель. На звук ревущего мотора из салона выглядывает Оушен, затем поднимается на палубу и устраивается в кокпите рядом с собакой.
— Папа, куда мы поплывем? — спрашивает она заинтересованно.
— Мы выходим в море, гусеничка, — широко улыбается он.
Они с трудом проталкиваются через ряды пришвартованных в марине яхт, и он вдруг испытывает дежавю, чувство, о котором когда-то читал: когда молодость проходит окончательно, человек вдруг осознает, что только что совершил переход в следующее состояние жизни. Он понимает, что стоит на пороге новой вехи, и от этого ему и грустно, и хорошо, и адреналин бежит по жилам, и снова в ушах раздается шепот: «Вперед, ты свободен!»
Соленый воздух разгоняет кровь, Гэвин с трудом сдерживается, чтобы не погнать старушку «Романи» во всю прыть. Они медленно выходят в залив, и вот уже остальные яхты остались позади, и он ставит двигатель в нейтральное положение и поворачивает яхту по ветру. Надевает перчатки, проходит в носовую часть и поднимает грот. От работы со шкотами горят ладони, но парус неуклонно ползет вверх, и настроение сразу повышается.
В кокпите он закрепляет румпель, оглядывает морские просторы. Парус «Романи» ловит восточный ветер, лодка кренится на правый борт, ей тоже надоело ждать. «Дай же мне набрать скорость!» — просит она. Они проходят мимо Пяти островов, затем мимо Карреры, тюремного острова, оставляют позади Гаспар с его разноцветными домиками. Свежий ветер раздувает паруса, яхта устремляется в море. Впереди океан, скорее зеленый, чем синий, пока в нем воды из Ориноко больше, чем морской. Везде снуют небольшие суда, а громадные танкеры, океанские лайнеры и нефтяные вышки замерли далеко в море. Собака вне себя от радости: лает — как поет. Он садится рядом с дочерью, улыбается ей.
— Видишь? — Впереди видна скала, от которой отвалился кусок; она напоминает гигантский зуб и выдается далеко в море. — Мы сначала дойдем туда, потом повернем за нее.
Оушен кивает. То ли ему удалось нейтрализовать ее, то ли она начинает въезжать в ситуацию. Больше никакой школы. Она спускает на маленький носик зеркальные солнечные
