не стала и подсунула мне сумочку с принадлежностями: оселками, тряпицами и стеклянным пузырьком с каким-то маслом.
Зловеще зашелестел вынимаемый из ножен клинок.
Оружие понравилось. Увесистая и длинная, больше похожа на изогнутый меч, чем на саблю, изгиб слабо выражен, елмань наоборот, четко очерчена, с односторонней заточкой в верхней части. Накладки на рукояти из черной кости, кабы не из древнего мамонта.
елмань — расширение к концу сабельной полосы, в так называемой «слабой части клинка», в верхней трети клинка от острия, характерное для восточноевропейского и азиатского холодного оружия сабельного типа.
Сразу стало ясно, что сабля не русской, а восточной работы — по клинку шла инкрустированная серебром арабская вязь, да и качество металла впечатляло. Ничего удивительного — как бы это странно не звучало, на Руси сейчас хорошего железа нет — куют из болотного и привозного.
Я по писательской привычке туи же пригорюнился: вот как прогрессорствовать в таких условиях? Все привозное, даже соль. Ни меди, ни соли, ни серебра, ни золота, новгородские купцы даже двести лет спустя все еще охотно принимают в оплату от иностранных клиентов мелкую медную монету, чтобы на переплавку отправить. Куда не кинься, сплошная жопа. И торговли почитай никакой. И самое скверное, эту торговлю быстро не наладишь.
Но быстро успокоился, в моем случае на прогрессорство плевать, тут бы просто выжить.
Для начала намочил тряпицу и смыл засохшую кровь с металла, потом слегка отполировал и смазал маслом. К счастью, править не пришлось, режущая кромка так и осталось бритвенной остроты.
Следом почистил кинжал, а потом приперся Вакула и сообщил, что баня готова.
В бане понравилось, все чисто и даже уютно, натопили крепко, аж дух захватывает. Парили с Зариной друг друга сами, но опять без всякого сексуального подтекста. Перед сном еще подзакусили, да и завалились спать, так как оба были едва живые от усталости.
Перед сном я еще немного поломал голову, но затем плюнул и неожиданно быстро заснул.Спал крепко, без сновидений, проснулся еще затемно и без всяких рефлексий решил не забегать вперед. Все как-то само по себе сладится. А не сладится — да и хрен с ним, смерти я никогда не боялся. Впрочем, на тот свет тоже не спешу. Отнесусь к случившемуся, как к забавному приключению. Интересно же, не наврали историки про это время!
А что до родных? Очень хочется надеяться, что в реальности я так и остался при них, а здесь какой-то мой аватар. А если нет... Ну что же, жена у меня умная и хваткая, настоящая украинка, не карикатурный и пропагандистский образ, а именно настоящая. Не пропадет и дочь в обиду не даст. К тому же, я успел их нормально обеспечить.
Завтракал пышными блинами с той же рыбой, все понравилось, кроме того, что пища практически не соленая. Но неожиданно обнаружилось, что при Шемяки есть походная солонка, что очень обрадовало. А еще обрадовало, что проснулся бодрым и сильным, что в моем возрасте большая редкость. Как говорится, если после пятидесяти ты просыпаешься и у тебя ничего не болит, значит ты умер.
Молодое тело радовало, но не порадовало, что Зарина начала поутру ластиться с явными похотливыми намерениями. Нет, я не монах, ничего человеческого не сторонюсь, опять же, женщин люблю. Но...
Но еще до сих пор люблю жену. В общем, не стал спешить. К счастью, аланка неохоту восприняла совершенно нормально.
Вакула еще до завтрака наябедничал, что брательник ни свет, ни заря снова ломанулся к игумену Зиновию и тот его все-таки принял.
А потом пришел и мой черед — но не в пример брату, игумен Зиновий заявился ко мне сам.
Сухенький старикан с ехидной мордой и козлиной бородкой, вид ветхий — но глаза живые и умные. Ряса из простого домотканого сукна, поверх простой и такой же ветхий как хозяин тулупчик, а крест на груди медный, позеленевший. В руках клюка из обычной палки. В общем, игумен мне понравился, ибо показался настоящим. В самом деле, когда тебе толкует об смирении и аскетичности персонаж в шелковой рясе и в золоте с драгоценными каменьями, сами понимаете, тут не до доверия.
Явился он неожиданно, мои сплоховали, вовремя не предупредили и Зара не успела уйти из комнаты. Старец сразу же недовольно стрельнул на нее глазами, но аланка тут же кинулась к его ногам:
— Благословите отче...
Игумен предусмотрительно на меня зыркнул, поколебался, но благословил, хотя вдобавок несильно стукнул клюкой по спине, приговаривая, что за блуд, а потом добродушно отправил вон.
— Иди с богом девка, не для твоего ума разговор будет.
Я даже не представлял, как начинать беседу с монахом, но тот, к счастью, обошелся без церемониальных экивоков.
— Сам знаешь, о чем будет разговор, сын мой... — сухо буркнул он, с кряхтеньем примостившись на лавку. — Знаю я уже что случилось. Прискорбно, ничего не скажешь. Думаю, бабья дурость здесь, а не умысел. Пусти бабу к власти — жди беды! Вон, брат твой единоутробный крови жаждет, а ты сам что думаешь? Какое твое решение будет?
— Рано пока еще решать, — спокойно ответил я, ни капельки ни покривив душой. Ведь нихрена не соображаю на самом деле. Тут не до решений, сдуру такое можно наворотить, что даже потомки не расхлебают.
— Охо-хо... — Зиновий скорбно покачал головой. — Ведь невиданное случилось. Вы московские всегда друг за друга горой стояли, на вашем единстве Русь стояла, а тут... охо-хо, прости Господи... — он немного помолчал, видимо ожидая, что я скажу, не дождался и продолжил.
— Может образумишь своих? А я подмогну. Ведь кровь прольется, народу зачем страдать?
— Как образумить? — резко возразил я. — Сам подскажи отче. Может знаешь, как войны избежать? Разве что великий князь с повинной пойдет. Меньшее не сгодится. Но такому не бывать. Я крови не жажду, но то только я. Моего слова мало.
— Потяни время, сынок! — вскинулся игумен. — А я помыслю, как вас помирить. Ей-ей, постараюсь. Есть наметки. Василию сейчас не до войны, под власть матери он тоже не пойдет, оперился уже.
— Постарайся отче, — сухо ответил я, отыгрывая роль властного князя. — Только чтобы не вышло, чтобы он сам, когда будет готов, не пошел на нас. Сам знаешь, хочешь мира, готовься к войне. Обещаю, сделаю все что могу, но для того, чтобы я был уверен, что измены не будет, хочу каждый шаг его знать. Шли
