Когда я вернулся домой, в кабинете кто-то был – стоял у окна спиной ко мне. Это заглянул детектив-инспектор Лли-нос. Невысокий и кряжистый с вечно усталым печальным взглядом.
Поздновато возвращаешься, – сказал он, не оборачиваясь.
– Это полиции касается?
– Смотря чем занимаешься.
Я отправился на кухоньку, снял с сушилки два стакана и налил нам обоим рому. К моему возвращению инспектор сидел на клиентском стуле – точь-в-точь как Мивануи днем. Казалось, с тех пор прошел год.
– Что поделываешь?
Я помедлил несколько секунд, давая ромовому огню разогнать сырость поздней ночи.
– В «Мулен» ходил.
– Знаю. Что потом делал?
– Пошел пройтись.
– Пройтись? – Инспектор сделал вид, что задумался над моим ответом. – Миленько. Куда-то конкретно?
– Да нет. Просто туда-сюда.
Интересно, думал я, к чему он клонит; не поболтать же пришел.
– С девушкой был?
Я покачал головой.
– А то может с мальчиками?
Я налил еще рому и сонно посмотрел на него.
Инспектор вздохнул. За годы службы в аберистуитских органах он всего навидался, и его уже не задевало ничто. Точно так же человек, который убирает за ослами на Набережной, давно уже не обращает внимания, что именно он сметает в свой совок. Мне уже пару раз приходилось с ним сталкиваться. Между нами установилось своего рода вынужденное перемирие. Как и всякий легавый, он терпеть не мог, когда по его территории рыскают частные ищейки. За это я не держал на него зла; в свое время, когда я служил патрульным в Суонси, я и сам этого терпеть не мог. Но я имел право на оперативную деятельность – пока держался в определенных рамках; и если не выходил за них, он меня терпел. Ключевое требование одно: я должен контактировать с ним напрямую; в этом случае все шло сравнительно гладко. Но если я, как он выражался, играл «в дурачки», он мог быть очень, очень жестким. Как ни печально, инстинкт подсказывал мне, что в этот раз мне предстоит играть «в дурачки».
Он медленно выпил свой ром и начал сызнова:
– У вас с кем-то была назначена встреча сегодня?
Я покачал головой.
– У вас была назначена встреча с Джузеппе Бронзини?
После секундной паузы я спросил:
– С кем?
Он рассмеялся. Я замешкался лишь на долю секунды, но пронырливый легавый это заметил. Направление беседы мне не нравилось.
– Мы переговорили с его матерью; он сказал ей, что сегодня вечером собирается встретиться с тобой.
– Ллинос, что тебе, мать-его, надо?
Он полез в карман и достал оттуда визитку, которую сегодня утром я дал Амбе Полундре.
– Узнаешь?
– Похоже, одна из моих карточек.
Ллинос оглядел ее так, словно только что заметил.
– Она самая! – Он щелкнул по карточке большим пальцем. – Ее мы нашли у Бронзини сегодня вечером. Полагаю, объяснить это вы не сможете?
– Бронзини?
– Да. Кстати, он умер.
Я уставился на него – у меня в желудке затрепыхался страх. Ллинос вздернул бровь, торопя меня с объяснениями.
– Я сходил в «Мулен», после чего пошел пройтись. Съел несколько улиток и вернулся домой. Никакой встречи у меня не намечалось. И этого парнишку я в жизни не видел. – Время играть «в дурачки».
– Часом не знаешь, где он мог раздобыть твою карточку?
– Понятия не имею. Может, с полу подобрал?
Усталый детектив поднял глаза к потолку и обдумал мой ответ с саркастическим глубокомыслием.
– Ясно, – продолжил он. – Значит, погибшего мальчика вы никогда не видели. О встрече сегодня ночью с ним не договаривались, просто – пошли прошвырнуться. Гм. – Он разглядывал мою историю, как шляпу: видно, что не налезет, но примерить-то надо, чтоб ей не обидно было. – И карточку твою, говоришь, он небось с полу подобрал. Хм-мм. А не подскажешь, зачем он ее себе в задницу засунул?
Глава 3
Дверь камеры всю ночь с лязгом открывалась и с грохотом закрывалась – ритмично, как копер. Я сидел в углу, не сводя воспаленных красных глаз с жуткого хоровода лиц: забулдыги и пьяницы; сутенеры и сводники; юные простофили и старые простофили; жучки из бильярдных и карманники; буяны, перебравшие «Вимто», карточные шулеры и ловкие игроки в монетку; моряки, ловцы омаров и проститутки с гольф-поля; однорукий из круглосуточной кондитерской, денди и судомойки, а также пьяные школьные учителя; огнеходцы, улиткоеды, первосвященники и просто священники, лиходеи и головорезы; бездомные, беспризорные, похитители ванили и воры торфа; клерк из библиотеки и машинист Великого Малого Поезда Уэльса… это бесконечная череда. Примерно в два часа ночи привели мистера Джайлза, школьного садовника; двадцать лет назад, когда я ходил в школу, он носил тот же трехцветный твид. Мистер Джайлз осел на скамью У стенки и закрыл лицо руками. Всем здесь было несладко, но ему, похоже, приходилось тяжелее всех. Я к нему подошел.
– Мистер Джайлз? – сказал я, нежно кладя руку на его широкую спину. Рука ощутила молчаливые всхлипы, сотрясавшие его крупную фигуру. – Мистер Джайлз?
Он поднял голову. Он был другом моего отца и хорошо меня знал.
– Луи!
– С вами все в порядке?
– Ох, нет, нет, нет, нет, нет, не в порядке!
– Они вас избивали?
Он покачал головой.
– За что вас загребли?
– Мне не сказали.
Я кивнул. Все как всегда. Процедурой задержания, описанной в брошюрах Канцелярии Ее Величества, и не пахло – у Ллиноса были свои методы. Большинство народу сажали в холодную, держали там ночь и наутро выкидывали на улицу без всяких обвинений и бумажных формальностей. Это хорошо влияло на статистику раскрываемости.
– Но я-то знаю, что к чему, – сказал мистер Джайлз. – Все из-за этой собаки.
– Какой еще собаки?
– Там, в школе. Он собирается ее на меня повесить. Это же несправедливо.
Он опять уткнулся лицом в руки. Я первый раз видел мистера Джайлза в таком состоянии. Для человека, который просидел всю жизнь в сарайчике для инструментов в уголке стадиона при школе Св. Луддита, на ночь меняя свою мотыгу на дубинку сторожа, стойкость была образом жизни. Вероятно, он расчувствовался от выпитого.
– Так что там насчет собаки?
Он ответил, не отнимая ладоней от лица:
– Один из мальчишек Бронзини пришиб собаку миссис Морган, а обвиняют меня.
Начался новый приступ безмолвных всхлипов; я ласково потрепал его по плечу и отошел, оставив его наедине с болью.
