город и убили множество жителей равнинных мест[234], при том что вся страна Бос[235] охвачена была мятежом, ибо жители ее претерпели от солдат великое множество тягот и лишений, и не знали кому ныне следует повиноваться. Они же тогда выбрали для себя арманьяков, каковые при начале проклятой войны имели в тех местах великое преимущество в силе. И когда сказанные отряды подошли к Дрё[236], каковой город оказался весь во власти мятежников; и тех мятежников истребили всех до последнего человека. Арманьякские же солдаты[237], жалкие предатели, каковым вменено было в обязанность служить им защитой, скрылись в замке, что в сказанном городе, позволяя истреблять этих бедняков[238]. После чего наши отряды атаковали их со столь великой отвагой, что не в силах были тому более противиться[239], при том что рыцарь, каковому поручено было командование и управление сказанными отрядами, властью своей остановил штурм и как жалкий предатель взял у арманьяков большую сумму денег, и стал во всем действовать в интересах этой банды. Также утверждали, что он принадлежал к одной лучших фамилий страны[240], они же после того не знали кому довериться, ибо он поставил наших людей в столь отчаянное положение, что им пришлось в в полночь сниматься с лагеря, дабы вернуться в Париж, в противном случае жалкие предатели и прочие дворяне истребили бы их всех до последнего человека, каковые ибо ненавидели их и в то же время не могли перед ними устоять, ибо те бились весьма доблестно. Ведь ежели им позволено было проявить себя, королевство французское менее чем за год было бы совершенно очищено от жалких предателей. Но таковым образом произойти не могло ибо никого из почтенных людей[241] тогда не пожелали выслушать. Тогда же заключен был мир к вящему удовольствию банды, удовлетворявший все их желания, ибо король в те времена еще не пришел в себя от болезни, а старший сын действовал более в согласии со своими прихотями, чем с велениями разума, и позволял молодым и глупым убеждать себя[242], и посему носящие перевязь получили в своих желаниях полное удовлетворение. В Париже тогда в знак радости по поводу заключения сказанного мира, жгли костры, и в первую субботу августа в год тысяча IIIIC и XII и далее в первый вторник сентября, новость эта была объявлена в Париже при звуках труб[243]…
56. Но случилось по иному, ибо он помещен был в один из карьеров что в Нотр-Дам-дез-Шапм[244] (…) И в предпоследний день сказанного месяца сказанного же года[245], король прибыл в Венсенский лес[246], герцог же Бургундский въехал в Париж[247], к торжественной же встрече его принудили членов городского управления[248].
57. Далее, во вторник на XXVII день сентября, в праздник Свв. Космы и Дамиана[249], ночью с [парижской] виселицы был снят [Жан] де Монтагю[250], бывший в прошлом великим мэтр д’отелем короля, каковому за все его прегрешения отрубили голову; ныне же тело отнесли в Маркусси[251], в монастырь целестинцев[252], в каковой он при жизни вносил пожертвования[253].
58. Далее, в воскресенье на следующий за тем XXIII день октября, король въехал в Париж, посему устроен был великий праздник и ликование, каковых не видано было уже XII лет, ибо [и дети и взрослые] били в тазы, и прибыли вместе с королем герцог Бурбонский, и граф де Вертю, его племянник[254], и многие иные, с королем же прибыли в Париж те[255], к каковым он питал великую привязанность, они же ликовали по по поводу заключения мира, в то время как в душе своей желали не желали иного кроме как утвердиться [у власти] самым прочным образом, и далее извести короля и особенно злоумышляли против ненавистного им города Парижа и его добрых обитателей[256].
1413
59. Они же[257] столь привержены были своему злобному намерению, что желая непременно обеспечить для себя достижение своих злосчастных целей, что привлекли на свою сторону многих, каковые ранее пеклись о благополучии короля и общественном благе, а ныне всей душой стали предались достижению их жалких и зловредных целей, и среди таковых были брат королевы Франции[258], Пьер дез Эссар[259], прево Парижа, и многие иные. Особенно же следует сказать о названном прево, каковой мог бы похвастаться столь доброй славой и приязнью горожан, что (никакой) иной прево Парижа за последние сто лет, не мог бы с ним в том соперничать, ибо сказанный прево обретался в великой милости равно у короля, и у горожан. Он же стал вести себя столь неподобающим образом, что тем принужден был к бегству, и с ним бежали многие иные из самых знатных, как то брат королевы, герцог де Бар Эдуар[260], Жак де ла Ривьер[261] и многие иные рыцари и дворяне, это же произошло[262] в конце февраля тысяча IIIIc и XIII года, дело же это много дней оставалось без последствий, словно бы о нем все забыли напрочь.
60. Тогда же Университет, весьма преданный королю и народу, с великим к тому прилежанием и весьма благоразумно, как ему было присуще[263], составил письмо касательно проклятого и жалкого предательства, в каковое дело вовлечена была львиная доля всех высших придворных, из всех тогда бывших, они же запятнали свое благородное происхождение подлым делом[264]. Когда же Университет в великом рвении своем, взял на себя труд особо указать на тех среди них, каковые могли более всего навредить, в город успели вернуться названные выше беглецы, ныне притворявшиеся верными слугами [королю]. Их же хлопотами устроен был брак между женой графа де Мортена, ныне покойного[265], с братом королевы, герцогом Баварским, они же питали злосчастное намерение устроить задуманную свадьбу весьма далеко [от города], и заманить туда короля, дабы затем стать хозяевами Парижа и править по собственной воле, каковая была весьма злонамеренной. О том же Университет, имевший в своем распоряжении исчерпывающие сведения, уведомил герцога Бургундского, купеческого прево по имени Андрэ д’Эпернон[266], каковой и родился и жил на улице Кенкампуа[267], а также эшевенов[268]. Они же немедленно призвали к оружию добрых горожан, после чего сказанные трусы[269] повели себя как того и следовало ожидать,
