не один, ещё человек двадцать из того помета за последние два дня откинули копыта. Правда, уже экс-звезды. Нахапали, купили виллы, разожрались до свинского состояния… Кто заметил?
– Все, – ответил Бабурнин бодро. – Но половина тех, кто сейчас в дурацких шоу, старается не разжираться, хотя бодипозитив сумели внедрить в моду. Конечно, ещё как хочется нажраться по-свински, это как только, так сразу. Все вчерашние звезды, ушедшие на покой, уже в двери не пролезают, заметили?
Он пошевелил перед экраном пальцами, так пока проще управлять каналами, чем мыслями, сказал неопределенным тоном:
– Вообще-то больше всего потерь у рабочего класса… Ещё есть такое понятие?
– Работающих? – уточнил я.
Он пожал плечами.
– Больше у тех, кто живёт на пособие. Они тоже рабочий класс угнетенных? Обязанностей нет, только жрут, пьют и закакивают планету, а это нагрузка на экологию. Все кивают на бедных коров, но люди срут больше, не знал? Правда, и работающих снаппер уносит дай Боже!.. Конечно, только толстых. Даже жирных. А ещё не финиш.
– Думаешь?
– А чего останавливаться, он только начал!.. Пока смутирует во что-то безобидное, может и год пройти. Сколько снаппер уже унес?
Бабурнин смолчал, я сказал нехотя:
– Точные цифры не обнародуют, да их никто и не знает. Но уже понятно, все эпидемии в сравнении просто дети-ползунки. От снаппера нет иммунитета!
– Ого, – сказал Бабурнин. – Совсем?
Я кивнул.
– Все, кого задел снаппер, умирают. Не сразу, кто через пару недель, кто через месяц. Спаслись единицы, успевшие сделать липосакцию. Да и то, если успели в первую неделю. Если не мутирует в ближайший месяц-два, нас ждет катастрофа, о которой боятся и подумать, не то, что брякнуть в печати…
Черноклюв прорычал:
– Окна моей квартиры на перекресток. Каждый день вижу толпы толстяков. Это что же, мир опустеет наполовину, если снаппер не мутирует во что-то безобидное?
– Будет катастрофа, – определил я. – Это слишком резко. Я бы запускал снаппер частями.
Оба вытаращили на меня глаза. Бабурнин даже подпрыгнул с чашкой в руках.
– Так это не ты?
– Не я, – ответил я со вздохом. – Я бы Господу подсказал, как сделать оптимальнее.
Черноклюв тяжело поднялся из-за стола, окинул взглядом комнату. Мы с Бабурниным наблюдали за ним молча, он допил кофе и поставил чашку на стол, а сам подошел к окну и зачем-то подергал раму, покачал головой, отправился в мой кабинет.
– Что там? – спросил я с интересом, когда он вышел обратно.
– Я бы на твоем месте усилил рамы, – ответил он сумрачно, – а эту кисейную занавесочку сменил бы на стальные прутья. Хотя тряпочку на окне можешь оставить.
Я промолчал, почему-то и у самого копошилась мысль насчёт железной решетки, но вслух сказать как-то стыдно.
Бабурнин вытаращил глаза.
– Ты чего?
— Это сейчас терпимо, – пояснил Черноклюв, – народ ещё не подумал, что дальше. Но вы же футурологи первой гильдии?
Бабурнин сказал живо:
– Беспорядки?
— Это во Франции беспорядки, – ответил Черноклюв, – а у нас будет такое, что и представить страшно. Как у вас с оружием?
– У меня травмат, – ответил Бабурнин бодро. – У жены электрошокер. А что?
– У меня карабин, – ответил я. – С той поры, как ты убедил приобрести.
Черноклюв буркнул:
– Ты глава политической партии! Обязан. Пусть мы и крохотные, но обязывает. Рекомендую, прямо сегодня пойти купить побольше патронов.
Бабурнин посмотрел на обоих встревоженными глазами.
– Вы серьёзно? Тогда и мне ружжо?
Черноклюв отмахнулся.
– Не успеешь. Там знаешь сколько бумаг заполнить и проверок пройти?.. Хотя попытайся. Справка, что не сидел и не сумасшедший есть?.. Вообще-то я на месте нашего правительства уже ввел бы военное положение.
Бабурнин умолк, ошарашенный, я сказал с неохотой:
– Не рано? У нас голодные толпы грабят магазины и жгут автомобили? Так у нас наоборот, полки ломятся от продуктов, покупателей стало меньше. Другое важно, на носу выборы в Госдуму. Отменят – не отменят?
Бабурнин сказал живо:
– Вряд ли. Повода нет.
Черноклюв проговорил медленно:
– Вы хоть понимаете, что будет?
Часть 1 Глава 4
Глава 4
По их лицам видно, что понимают. В уставе трансгуманизма положены основы здорового образа жизни, то есть человек должен постоянно работать над собой, повышать общую культуру, следить за здоровьем, по возможности заниматься спортом, а это значит, что по дефолту в нашей партии нет слишком тучных людей, что так удачно сказалось в эту эпидемию.
Черноклюв сказал сумрачным голосом:
– Как-то стремно. А вдруг наберем проходной балл?
Бабурнин заверил бодрым, как звуки пионерского горна на побудку голосом:
– Что значит вдруг? Наберем, как бабка надвое сказала.
Оглянулись на меня, я сказал очень серьёзно:
– По сути, наша трансгуманистическая партия была клубом по интересам. Собирались потрепаться, повыпендриваться друг перед другом, какие мы духовно богатые и с высоким ай-кью, а вокруг одни морды неумытые, но от нас не требовалось даже пальцем пошевелить! А что теперь?
Оба умолкли, всё верно, за места в Думе всегда сражались слоны вроде «Партия Народа», «Воля Простого народа» и «Воля Народа», а партии помельче устраивали митинги и всячески старались набрать проходной бал. Мы даже этого не делали, прикрывались отмазками, что это нечестно, политика – грязное дело… на самом же деле устраивало, что входим в некий элитарный клуб высоколобых, где ничего не нужно делать, зато считаемся умными, красивыми и с хорошими манерами.
Черноклюв прогудел с задумчивым видом:
– А что… Придется в самом деле что-то делать. Мы же видим соседей и тех, что прорвались к трону.
Бабурнин сказал живо:
– А кто сказал, что мы ни уха, ни рыла в политике?.. Доктор наук не берется за лопату, но, если нужно, выкопает любую канаву!.. Политика не сложнее квантовой запутанности.
Я оглядел обоих внимательно, мои ближайшие сподвижники, трансгуманисты со студенческой скамьи, умные и настойчивые, ещё не размагничены высшим образованием и высокими наработками в научной сфере.
– Ни уха, ни рыла, – повторил я, – потому что брезгаем опускаться до уровня нижнепоясников. Хотя и у нас всё то же самое как на уровне пояса, так и ниже. Но если придется, засучим рукава, зажмем носы и… справимся.
– Одной рукой? –
