умел совладать с собой при обстоятельствах куда более отчаянных, чем нынешние. И чтобы это себе доказать, он отыскал в памяти милый эпизод из детства, случившийся на этом самом месте пятьдесят три лета назад.
— Я рассказывал тебе, что мой отец был спортсменом-любителем? — спросил он у Лиоры.
Она покачала головой.
— Во Львове, в детстве, в досоветские еще времена, он играл в футбол и занимался легкой атлетикой в спортивном клубе «Маккаби». Считался там лучшим спринтером.
— Об этом ты мне тоже не рассказывал. Твой отец был сионистом?
— Я никогда от него ни о чем таком не слышал, пока не объявил, что хочу эмигрировать в Израиль. Когда рос, я понимал, а скорее, как обычно дети в таких случаях, угадывал, что отец недолюбливает Советы. Он позволял себе туманные высказывания. Тайно слушал Би-би-си. Но пока я сам не определился, я и знать не знал, что раньше он был самым прытким малолетним сионистом Львова!
— Ничего такого ты мне не рассказывал, — сказала Лиора.
Когда родился Котлер, отец бегать уже не мог. На фронте его ранило в колено, а толком его не залечили. Тем не менее любовь к спорту он сохранил и пытался привить ее сыну. Внешне они были очень похожи — с довоенных времен сохранилось несколько детских фотографий отца, и поразительное сходство между ним и Котлером бросалось в глаза. Даже сейчас, глядя в зеркало, он видел отцовские черты. И все больше их в себе выискивал — но это уже отдельная история. Но, несмотря на всю похожесть, отцовские способности к бегу Котлер не унаследовал. Отец не желал с этим смириться. Пока Котлер был маленьким, он пытался его тренировать. Выводил на улицу, отмерял пятьдесят метров от дерева или фонаря и заставлял бежать. Обставлялось все честь по чести. Котлер принимал низкую стойку, отец следил за временем по наручным часам. «Боря, на старт, внимание, марш!»
Явственно припомнился один из таких забегов. Длинный тротуар возле их дома во Львове. Отец выкрикивает команды, а соседи насмешливо улюлюкают: «Жид, жид, на веревочке бежит». И здесь, в Ялте, чуть не на этом самом месте, он тоже устроил ему тренировку. «Соломон, хватит мучить ребенка!» — уговаривала мать, но отец от нее отмахнулся. Тем временем маленький Боренька стоял на карачках и смотрел через плечо на отца — тот сжимал часы между большим и указательным пальцами правой руки и пристально вглядывался в циферблат. Котлер знал, что бегает плохо, но очень хотел угодить отцу. И мальчишеское его сердце так до конца и не рассталось с надеждой, что каким-то чудом в следующий раз скрытая в ногах быстрота вдруг проявится и ноги так замолотят по воздуху, что превратятся в смазанное пятно.
Котлер высвободил руку и вручил Лиоре шляпу.
— Засеки время, — попросил он с озорной улыбкой. — Отсюда и до той тумбы.
Лиора удивленно вскинула бровь, но Котлер уже наклонялся вперед, чтобы занять некое подобие спринтерской стойки — насколько это позволяли последствия возраста и малоподвижного образа жизни.
— Куда звонить, если тебя хватит инфаркт?
— В «скорую», — ответил Котлер.
Поднял голову и посмотрел на Лиору.
— Отсюда и до той тумбы, — повторил он. — На старт, внимание, марш!
Лиора с мягкой укоризной покачала головой, но вскинула запястье и сжала свои наручные часики большим и указательным пальцами, совсем как отец.
Редкие прохожие благодушно, но не без удивления наблюдали, как по набережной, подбрасывая локти и колени, с пыхтением несется низенький пузатый еврей. Добежав до тумбы, Котлер хлопнул по ней ладонью и удовлетворенно, громко хмыкнул. После чего потрусил обратно к Лиоре, словно довольный собой спаниель.
— Ну как я пробежал? — спросил он.
— Установил новый мировой рекорд, — ответила Лиора. И, протянув руку, ласково отерла испарину с его лба.
— Как ты себя чувствуешь? — спросила она.
— Как мальчишка.
— Ты и есть мальчишка, Барух. Тебя упрекают, что ты связался с молоденькой, но на деле это я связалась с юнцом, — с нежностью сказала Лиора.
— Это благодаря тебе я снова юнец.
На улице Карла Маркса обнаружилось много свободных машин — по одну сторону официальные такси, по другую — седаны без «шашечек». Водители седанов — хмурые мужчины со скучающим выражением лица — стояли, прислонившись каждый к своему автомобилю. Таксисты держались вместе — курили и зубоскалили. Один из них, коренастый мужчина в бейсболке и желтом светоотражающем жилете вроде тех, что носят дорожные регулировщики или рабочие на стройке, время от времени переговаривался по рации и отрывистым тоном передавал заказы подходившим к нему водителям.
Котлер и Лиора оказались на стороне с седанами, поэтому направились к водителю того из них, что стоял первым. Он походил на кавказца — резкие черты лица, густые черные усы. Он с таким видом наблюдал за тем, как они приближаются, словно ждал от них подвоха.
— Пассажиров берете? — добродушно поинтересовался Котлер.
— Беру. Вам куда?
Котлер назвал улицу.
— Сто гривен, — бросил мужчина.
Сумма эта составляла, вряд ли случайно, около десяти долларов, вполне им по карману, но, по ощущениям, была страшно завышена. Давно уже не в привычках Котлера было позволять силой брать над собой верх. В этом отношении рекомендуется ни перед кем не пасовать. Дашь в чем-нибудь слабину, упустишь самую малость — и это создаст дурной прецедент, подорвет основу твоего характера.
— Дороговато, — сказал Котлер.
— Не нравится, — сказал водитель, — валите на ту сторону. Спросите кого-нибудь там. Но я свою машину купил сам. Она моя личная. «Ниссан максима». Отдал за нее свои кровные. Я о ней забочусь. Я за нее отвечаю. Так чего ж вы хотите, чтоб я получал гроши?
— Понимаю, — сказал Котлер и взял Лиору за руку.
Даже если в переговорах в качестве уловки использовался праведный гнев, Котлеру было плевать. Он и в более уважительных случаях на такое не поддавался.
— А понимаешь, так плати! — заорал им вслед водитель.
Котлер и Лиора перешли на другую сторону улицы, туда, где стояли такси.
— И нас еще спрашивают, отчего нам не замириться с Арафатом, — заметил Котлер.
Человек в жилете и бейсболке явно был тут за главного, так что к нему Котлер и обратился.
— Пятьдесят гривен, — сказал мужчина, сразу сняв необходимость торга.
— Прекрасно, — ответил Котлер.
И был удивлен, когда мужчина направился к головному такси, стащил жилет и через водительское окно закинул его вместе с рацией на пассажирское сиденье. Затем открыл водительскую дверцу и забрался внутрь. Котлер озадачился вопросом, как другие такси останутся без своего командира. Но разве прелесть жизни — не в ее оторванности от здравого смысла? Машина, снова
