Книга Мангуст - Сара Монетт

Не успела крысина дотянуться до нее, как все податливое тело Мангуста полностью скользнуло внутрь, и матка — визжащая, скребущая лапами — была обречена.

Иризарри взял Сандерсон за локоть и сказал:

— Теперь отходим, очень медленно. Пусть леди докончит начатое.

Иризарри собирался покинуть очищенный «Кадат».

Он без труда нашел для себя и Мангуста каюту на судне — после того как одна-две группы волонтеров повидали зверька в деле, а история о схватке с маткой-крысиной стала передаваться из уст в уста, Иризарри пришлось чуть ли не палкой отбиваться от капитанов стальных кораблей. В конце концов он принял предложение капитана буджума «Эрик Жанн»; у капитана Альварез был долгосрочный спасательный контракт в поясе Койпера[20] — «прибираться после ледовых шахтеров», как она сообщила с ухмылкой, — и Иризарри почувствовал, что спасательная экспедиция — как раз то, что ему нужно. Там для Мангуста найдутся обширные охотничьи угодья, и ничья жизнь не будет подвергаться опасности. Для буджума даже брандашмыг — незначительная неприятность, что-то вроде несварения желудка.

Из офиса начальника станции Иризарри забрал причитавшуюся сумму — причем ему даже не пришлось разговаривать с начальницей станции Ли, которая, как поговаривали, больше не собиралась оставаться на руководящем посту. Можно или быть бестолковым руководителем, или раздражать своего комиссара. Нельзя делать сразу и то и другое. Было настолько очевидно, что секретарю совершенно не хочется беспокоить начальницу, что она просто сказала:

— Вот контракт.

Она усадила его и улыбнулась. И выдала гонорар, впрочем, не обещанный удвоенный, хотя Иризарри лишних денег не ждал. Только то, что ему причиталось.

Итак, Иризарри было чем заняться. Он принес Мангуста на «Эрик Жанн», и, насколько они с капитаном Альварез могли судить, буджум с чеширом понравились друг другу. Он купил новое белье и позволил Мангусту подобрать себе серьги. Потом продолжил транжирить, ибо пока находился на станции «Кадат» и хотел извлечь из этого максимальную пользу. Он накупил для своей читательницы книг, в том числе «Ветер в ивах»[21]. Со странным умиротворением он предвкушал долгие вечера за Нептуном: он будет читать Мангусту и узнает, что она думает о Крысе, Кроте, Жабе и Барсуке.

Умиротворенность — или же ее близкое подобие, — столь несвойственная Израилю Иризарри при его образе жизни.

Он освободил комнату в казарме для приезжих, закинул через плечо сумку посадил на другое плечо Мангуста и был уже поблизости от дока буджума «Эрик Жанн», когда сзади его кто-то окликнул по имени.

Полковник Сандерсон.

Он застыл на середине шага, разрываясь между желанием обернуться и поздороваться и трусливо удрать как заяц, и тут она поравнялась с ним.

— Мистер Иризарри, — сказала она. — Я надеюсь, что смогу вас чем-нибудь угостить перед отъездом.

Он не мог удержаться и подозрительно взглянул на нее. Она протянула ладони, показывая, что в руках у нее ничего нет.

— Правда. Без угроз, без обмана. Просто выпьем вместе. Хочу вас поблагодарить. — Она ухмыльнулась, ибо понимала, насколько странно звучат эти слова из уст комиссара.

И если бы на ее месте был любой другой комиссар, Иризарри бы не поверил. Но он видел, как Сандерсон твердо стояла перед крысиной-маткой, и видел, как она отвернулась, и ее вырвало, когда она хорошенько рассмотрела то, что сделала с монстром Мангуст. Если ей хотелось его поблагодарить, он был обязан смирно принять ее признательность и посидеть с ней.

— Хорошо, — согласился он.

И неловко добавил:

— Спасибо.

Они отправились в один из туристических баров «Кадата»: яркий, затейливый и жизнерадостный, совершенно непохожий на простые железобетонные бары, к которым привык Иризарри. Но он понимал, почему Сандерсон выбрала именно этот. Здесь никто, за исключением, может, бармена, не подозревал, кто она такая. Пристальный взгляд его широко раскрытых глаз означал, что их обслужат на высшем уровне: быстро и без лишних слов.

Иризарри заказал «Розовую даму» — ему нравился этот коктейль, и Мангуст от восторга сделалась такого же розового цвета с розетками в тон к вишне Мараскино. Сандерсон заказала неразбавленное виски, которое едва ли походил на то, что пробовал Иризарри в свою бытность на планете. Она отпила изрядный глоток, поставила бокал на стол и начала разговор:

— Мне так и не удалось спросить у Слайдера Джона вот что: как ты заполучил своего чешира?

С ее стороны вспомнить о Спайдере Джоне и Демоне было умно, но Иризарри все равно не был уверен, что она достойна выслушать его историю. Когда молчание затянулось, Сандерсон снова взяла бокал, глотнула и заявила:

— Мне известно, кто вы.

— Я никто, — сказал Иризарри.

Он не позволил себе напрячься, потому что для Мангуста этот сигнал не прошел бы незамеченным, а она была довольно-таки раздражительна, и он не знал, что она вытворит. Может, она сочтет вполне уместным разодрать Сандерсон физиономию.

— Я обещала, — напомнила Сандерсон. — Никаких угроз. Я не пытаюсь вас выследить, не задаю вопросов о той даме, с которой вы раньше работали. Я просто спрашиваю вас о том, как встретились вот с этой. Причем вы не обязаны мне отвечать.

— Верно, — мягко проговорил Иризарри. — Не обязан.

Но Мангуст, все еще розовая, обвилась вокруг его руки, исследуя бокал — никоим образом не содержимое, ибо запах алкоголя отбивал у нее всякий интерес, но перевернутый вверх тормашками конус на соломинке в бокале. Она питала пристрастие к геометрии.

В этой истории не было ничего такого, что могло бы кому-нибудь навредить. И потому он рассказал:

— Тогда я пробирался мимо лун Юпитера… о, уже целых пять лет назад. По иронии судьбы, я застрял на карантине. Не из-за паразитов, виной тому была черная гниль. Попал туда надолго, это было… ужасно.

Он взглянул на нее и увидел, что ему совсем не обязательно тщательно обдумывать слова.

— Там же застряли в своем громадном допотопном корабле аркхемцы. И когда нормированная вода совсем иссякла, нашлись такие, которые сказали, что аркхемцам ее давать не надо, — сказали, что, если бы дело обернулось по-другому, они бы нам точно пить не дали. И тогда, когда аркхемцы послали одну из своих дочерей во имя искупления…

Он до сих пор помнил ее жуткий крик, когда в детском голосе звучал ужас зрелой женщины. Содрогнувшись, он продолжал:

— Я поступил единственно возможным для себя образом. После чего мне было безопасней находиться на их корабле, чем на станции, поэтому я провел с ними некоторое время. Их Профессоры позволили мне остаться. Они люди неплохие…

И вдруг поспешно добавил:

— Не скажу, что понимаю, во что они верят или почему, но они были добры ко мне, они