Элизабет Бир
Ужас крыльев величавых
«Кстати о печени, — ответила Она. — Настоящий маг не предлагает чужую печень. Ты должна вырвать свою собственную и научиться обходиться без нее. Настоящие ведьмы это знают».
Питер Бигл, «Последний единорог»[1]
Мама не знает о гарпии.
Вообще-то Элис мне не родная мама, приемная. Она ни капли на меня не похожа. А может, это я не похожа на нее. Мама Элис пухленькая, мягкая, кожа у нее как у сливы — темная и блестящая, словно покрытая глазурью. Кажется, проведешь по ней пальцем — и сотрешь. А у меня кожа желтушная, хоть мама Элис и говорит, что оливковая. Еще у меня прямые черные волосы, кривые зубы, а подбородка вообще нет. Впрочем, это не беда — я давно решила, что никому никогда даже в голову не придет меня поцеловать.
А еще у меня липодистрофия — так доктор зовет жировой горб на шее и над лопатками, который вырос у меня от антиретровиральных препаратов. Моя попа, бедра и щеки висят, как у старой бабули, а лицо похоже на бульдожью морду, хотя все зубы у меня на месте.
До поры до времени. В этом году, пока у меня еще есть льготы, мне нужно будет удалить зубы мудрости. После того, как мне исполнится восемнадцать, я эти льготы потеряю, и если с зубами начнутся проблемы — то пиши пропало.
Денег на их лечение мне в жизни не сыскать.
Гарпия живет в переулке за домом, где стоят мусорные контейнеры и ночуют бомжи-алкоголики.
Я навещаю ее утром перед школой, после того, как позавтракаю и приму таблетки (невирапин, ламивудин, эфавиренз). К таблеткам я давно привыкла. Принимаю их всю жизнь. В моей школьной анкете стоит специальная пометка, и благодаря этому у меня есть отговорка на любой случай.
Друзей я домой не привожу.
Ложь — это грех. Но отец Альваро считает, что моя болезнь — достаточное наказание за любые грехи. Отец Альваро классный, но не настолько, как гарпия.
Гарпию не волнует, что я некрасивая. Она сама не то что не красавица, а самая настоящая уродина — страшная, как прыщавая задница. Зубы у нее кривые, желтые и черные. Когти поломанные, тупые, и воняют тухлой курицей. Лицо вытянутое, обвисшее, покрытое пятнами и морщинами, как у того рокера, папаши Лив Тайлер. Волосы болтаются черно-рыжими космами, свисая до покрытых перьями плеч. Перья у нее черные, но тусклые, особенно в пасмурную погоду. Однако если в вонючий переулок пробиваются солнечные лучи, отражаясь от грязных окон, то перья приобретают бронзовый отлив.
Они и в самом деле из бронзы.
Если дотронуться, можно почувствовать пальцами теплый металл.
Еду для гарпии я не таскаю. Мама Элис следит за нашими запасами — денег-то у нас мало, — да и сама гарпия совершенно спокойно питается отбросами. Чем гаже, тем лучше: она ест кофейную гущу, заплесневелые пироги, кишащее личинками мясо, дохлых помоечных крыс.
Гарпия любую дрянь превращает в бронзу.
Гарпия ест все, что воняет. Вытягивает по-птичьи длинную красную шею, и заглатывает кусок за куском своим широченным ведьминым ртом. Я как-то видела голубей, которые точно так же глотали слишком крупные куски хлеба. С одной разницей — у голубей шеи не голые, и не оторочены снизу белым пухом, как платья для миропомазания.
Поэтому по утрам я притворяюсь, что иду в школу пораньше — мама Элис всегда говорит: «Дезири, поцелуй меня в щечку!» — и как только оказываюсь вне зоны видимости, то прокрадываюсь в переулок и подхожу к мусорному контейнеру, на котором гнездится гарпия. У меня лишь десять-пятнадцать свободных минут, не больше. Я морщусь от вони. Присесть здесь негде, да если б и было где, в школьной форме лучше этого не делать.
Мне кажется, что гарпии нравится компания. Она ей не нужна — думаю, что гарпии вообще ничего особенно не нужно, — но, по-моему, ей нравлюсь я.
Гарпия говорит «ты мне нужна».
Не уверена, что мне нравится гарпия, но мне безусловно нравится быть кому-то нужной.
Гарпия рассказывает мне истории.
Мама Элис тоже когда-то рассказывала, когда не слишком уставала от работы и от забот со мной, Луисом и Ритой. Потом Рита умерла.
Но истории гарпии куда интереснее. Она рассказывает о волшебстве, о героях и нимфах. О похождениях дев-богинь вроде Афины и Артемиды, об их волшебных приключениях, о том, как Афина обхитрила Посейдона, чтобы в ее честь назвали город. О западном ветре Зефире и о его сыновьях, волшебных говорящих конях. Она рассказывает об Аиде, боге Подземного царства, и о своей матери Келено — тоже гарпии, ужасной и свирепой. Когда гарпия рассказывает о ней, перья на ее крыльях звенят от счастья, словно бронзовые колокольчики.
Она рассказывает о своих сестрах, названных в честь могучей бури, и о том, как небо темнело и разражалось грозой, когда они втроем отправлялись в полет. Да, именно так она и сказала — «разражалось грозой».
Гарпия говорит «мы все одиноки».
На часах полседьмого утра, и я кутаюсь в новое зимнее пальто, полученное на бесплатной раздаче в пожарной охране. Облачка пара вырываются над связанным мне мамой Элис кусачим оранжевым шарфом. Я скрещиваю ноги, левую под правую, словно хочу в туалет, потому что, когда твоя юбка едва доходит до колен, от холода не спасают даже леггинсы. Я бы постучала нога о ногу, чтобы согреться, но эти леггинсы у меня последние, и я не хочу их порвать.
Когда я наклоняю голову, шарф царапает верхнюю губу. За мусорным контейнером темно. До рассвета еще полчаса. Впереди на улице видны круги света от фонарей, но в них не заметно ничего теплого — лишь темный колкий снег, убранный в кучу и утрамбованный у поребрика.
— Я никому не нужна, — говорю я. — Мама Элис получает деньги за то, что заботится обо мне.
Мои слова несправедливы — мама Элис вовсе не обязана была брать опеку надо мной и моим сводным братом Луисом. Но иногда быть несправедливой приятно. Я принюхиваюсь к водостоку и задираю подбородок, притворяясь, что глотаю мусор, как делает гарпия.
— Никому не приятно со мной жить. Но выбора нет. Я такая как есть.
— Выбор есть всегда, — возражает гарпия.
— Верно, — отвечаю я, — но самоубийство — грех.
— А общаться с гарпиями — не грех? — парирует гарпия.
