говори, где спрятал. Иначе всех в этом селе расстреляю!
Отец что-то отвечал ему, но я не слышал с того места, где прятался. Надо было перебраться на другую сторону широкой дороги. Да так, чтобы не попасться в руки бандитов. Где ползком, где перебежками и постоянно озираясь я пересёк дорогу и спрятался в траве. Я старался ползти тихо. Но в ушах стоял такой шум, что я сам себя не слышал. А шум был не от банды и перепуганных односельчан, а от стука сердца, которое похоже переместилось в голову. Я боялся, но полз. И вот, наконец, услышал:
— Ну молчи дальше, — это говорил главарь. Батя же весь в дорожной пыли лежал на боку лицом ко мне. Даже в ночи, я увидел, что нос и губы его были разбиты в кровь. Он лежал с закрытыми глазами и молчал. Бандит еще раз пнул пленника сапогом в живот и отошел в сторону, чтобы раздать приказы нескольким подошедшим партизанам.
Пользуясь случаем, я, пригнувшись, вылез из травы и подбежал к отцу. Схватился за веревки на ногах. Но узлы были слишком тугие. Без ножа тут было не управиться.
— Пашка, ты? — прохрипел отец.
— Я, батя. Ты молчи. Я тебя сейчас развяжу, — быстро прошептал я.
— Не дури. Не развяжешь.
— Я помогу, — заупрямился я.
— Схватят они тебя. А я не хочу, чтобы ты погиб.
— И я не хочу, чтобы ты погиб, батя, — ответил я и посмотрел на главаря. Он стоял в десяти метрах от нас и смотрел, как его люди проводили в домах обыски.
— Не дури, Пашка. Не дури! — приказал отец.
— Да, как же… — начал я возражать, но батя перебил меня:
— Даже если развяжешь меня, нас вновь поймают. Это не вариант. Ты лучше беги до Вяжлей. Там сейчас бронепоезд стоит. Пусть помогут!
— До Вяжлей далеко! Не успею…
— А ты успей! И мне и людям поможешь. Беги! — и вновь так посмотрел на меня, что спорить расхотелось. Я пригнулся и вновь нырнул в высокую траву. На четвереньках, а где и ползком, я отошел подальше от села. А потом встал, да так припустил, что ветер в ушах свистел. Река была у нас глубокая, широкая. Но я и шире видел. На картинке в книге. И переплывал реку не единожды! Но вот только ни разу ночью. Нырнул прямо в одежде. И поплыл к другому берегу. Быстро-быстро работал и руками и ногами, рассекая холодную воду. Выбравшись на крутой берег, я, цепляясь мокрыми руками за траву, поднялся на пригорок. Остановился буквально на несколько секунд, чтобы посмотреть на село. С этого расстояния людей уже было не видно. Только хаотичный свет фонарей да факелов говорил о том, что партизаны в селе еще не закончили свой разбой. Я развернулся лицом к лесной густой черноте, определил направление куда бежать, и пустился бегом. Страх того, что не успею, подгонял похлеще любой плети.
Глава 7
Командир
— Здравствуйте, товарищ Соколовский! Вы проходите, присаживайтесь — он вышел мне навстречу из-за письменного стола с приветливой улыбкой и пожал мою руку. Это немного смутило, но виду я не подал. Я много был наслышан, много говорили о нем мои товарищи и, конечно, неизменно я выполнял все его приказы и поручения.
— Я вас пригласил к себе, — начал он, усаживаясь за стол, напротив меня, — потому что мне необходимо, чтобы вы сознавали всю важность и ответственность на вас возложенную. Вы, как командир АБО, а также отряда бронепоезда должны понимать, что именно требуется от вас в конкретно данном случае.
— Конечно, — я энергично закивал головой.
Заранее зная, что мне предстоит встреча с Феликсом Эдмундовичем Дзержинским, я тщательно подготовился к докладу. Но вместо доклада у нас произошла самая живая, непринужденная беседа. Я, признаться, всегда имел небольшой страх перед ним, но страх не липкий, а скорее уважительный. Как к знающему человеку и старшему командиру. Когда до меня довели, что он сам выявил желание пообщаться со мной лично, то с того дня я почти не смыкал глаз. Придраться ко мне было не в чем: службу я свою знал, жил на благо Родине, но предстоящая встреча все равно сбивала с панталыки и дамокловым мечом висела надо мной. Однако вместо ожидаемых мной нравоучений, я услышал лишь наставления и напутствия. Уже многим позже, когда наш отряд выдвинулся из Москвы в Тамбовскую губернию на разоружение и поимку банды антоновцев, я узнал, что в ту пору он вызывал в свой кабинет многих командиров. Некоторых для докладов, а некоторых, как и меня, скорее для разговора и примера личного участия и заинтересованности в военной жизни страны. На меня это произвело сильное впечатление и, не побоюсь этого выражения, врезалось в память.
Так и стоял я рядом с составом, глядя на черное звездное небо. Был слышен треск папиросы да разговоры отряда в отдалении. Молча патрулировал часовой. Физически присутствуя на постах, а мысленно, как и я, был где-то еще.
Вдруг мы услышали приближающийся топот и шорох, доносящийся из леса. Явно кто-то бежал, причем в нашу сторону. Постовой напрягся, встал в стойку, направив штуцер в сторону звука, я затушил папиросу и вытащил из-за пояса маузер. Несколько раз хлопнул ладонью по стене поезда и приготовился. Команда затихла, послышался шорох — видно натягивали одежду, готовились. И каково было мое удивление, когда из-за кустов показался парнишка. Волосы золотые, словно пшено, растрепались, взлохмаченные. Глаза по пять копеек, а одежда вся грязная и, кажется, мокрая.
— Стой! Стрелять буду! — взревел часовой.
Я подошел к нему ближе, опустив маузер, и ладонью накрыл ружье. Убери, мол, подожди.
— Ты кто такой? — спросил я паренька.
— М-ме-ня. П-Павел зовут, я из села Кутли, там бандиты отца убивают!
Я подошел ближе, он все также стоял столбом, весь в грязи, колючках и ссадинах.
— Какие бандиты, Павел?
— Н-не знаю. Они пришли, пока мы спали. Отец сказал, что здесь поезд стоит и что вы поможете. Помогите, пожалуйста! — выпалил он и утёр пот рукавом, еще больше размазывая грязь по лицу. — Они его связали и ногами в живот бьют, по голове от ружья прикладом! Убьют! — продолжал тараторить парнишка.
Я подошел к нему ближе, взял за руку и повел за собой. Он был невысокого роста, худой, но держался не хуже командира.
— Чего они хотели, слышал?
— Они про зерно спрашивали и где отец его запрятал. Да только нет у нас никакого зерна и нигде отец его не прятал. Он председатель, он никогда не
