по сцене, игнорируя жизнь человеческого духа? Таких я не держу. Тем более я не держу тебя, Терентий. (Подходит, протягивает ему для прощания руку.) Эта задача не по твоим плечам, мой милый юморист. Что ж, так бывает. Зла я не держу.
Терентий. Дайте хоть привыкнуть, вы как лавиной…
Сталин. Привыкают дома к пельменям. А ты должен сейчас сосредоточиться, и — воспарить! Только лететь совсем в другую сторону, Терентий, чем мы летели раньше! Поворачивай с Запада на Восток, Терентий! Ты слышишь? Это не денежные купюры, хотя и они, конечно. Это расправила крылья новая мечта!
Берия. Мы с Никитой слышим.
Хрущёв. Что это с Терентием?
Берия. Глухота настигла…
Хрущёв. Излечится, мы верим!
Сталин. А наш Володенька (указывает на Владимира, обращаясь к Терентию) проявил великолепный артистизм, когда тебя задерживал, ведь так? Ты оценил? А чутье какое? А?
Берия. Чутье чудесное!
Хрущёв. И артистизм не хуже!
Сталин (Владимиру). Награждаю тебя! В новой постановке будешь играть молодого Сталина! Юного Сосо!
Владимир (задыхается от счастья). Я… Я оправдаю! Все возложенное доверие… Целиком. Полностью!.. Все надежды…
Сталин. Тихо, тихо, Володенька. Входи уже в роль. Молодой Сосо неспешен. Слова его весомы, движения несуетны. Это будущий властелин, Володенька. Не надо верещать. Договорились? (Володенька кивает. Пытается преобразиться. Вольдемар обращается к Терентию.) Вдохновись им! Вдохновись и возвращайся с текстом! Вечером жду результат.
Берия. Мы все ждём.
Хрущёв. И верим.
Берия. Талант первостепенный — справится.
Хрущёв. Ему раз плюнуть.
Сталин. Верим несомненно.
Сцена седьмая. Рождение чудовища из духа курицы
Репетиция первой сцены обновляемой пьесы. Анна Крылатая теперь играет мать Сталина, Владимир Кудрявцев — молодого Сталина. Другие актёры наблюдают.
Молодой Сталин. Скажи мне, ты здорова?
Валентина. Сосо, ты курочку помедленнее ешь…
Сталин (Терентию). Гениальный текст. Просто гениальный.
Терентий. Зачем вы…
Сталин. Ты не практик. Ты писатель. Тебе и невдомёк, как много в этих фразах. Но есть мы. Скажи спасибо, что есть мы.
Терентий. Спасибо.
Сталин. Вот видишь. Всего одно спасибо — а там ирония и безнадёжность, светлая вера в меня и тяжёлое недоверие ко мне же… А это лишь одно слово, Терентий. Что смотришь так? Ох, авторы… Не понимают ничего. Напишут гениальное, как вот эти фразы, и не замечают. Напишут чепуху, и носятся с ней… Вот как ты носишься со сценами, которые мы вчера показали. Что в них особенного? Хихиканье да подмигивание. Ты посмотри, как мы сейчас твой текст наполним. Смотри на волшебство, Терентий. (Исполнителю молодого Сталина.) Ешь курочку, но ешь так, как это чудовище потом будет пожирать людей… Вот! Уже точнее! Воображаемые клыки! Не вижу воображаемых клыков, Володенька! Вот… Вот… Растут… О боже… Бесподобно…
Молодой Сталин (Валентине). Ты здорова?
Сталин. Нет! Нет! Володенька… Спрашивай так, чтобы в этом вопросе звучало совсем иное… Это существо мечтает всех погрузить в адское пламя, Володенька! Даже мать, тем более мать, это нам известно из архивных материалов, которые добыл Терентий…
Терентий. Я не добывал…
Сталин (обращается к Володеньке). Спроси её: «Ты здорова?» — так, чтобы в глубине звучало: «Когда же ты подохнешь, старая карга?»
Молодой Сталин. Когда же ты подох… Ой, прошу прощения… Ты здорова?
Сталин. Теперь получше. Но сделай так: «ты» — это первый всполох пламени, а «здорова» — это уже рёв, рёв адского огня… Давай, Володенька…
Молодой Сталин. Ты здорова?
Берия и Хрущёв аплодируют.
Сталин (Терентию). А это только начало. Через неделю он эту фразу скажет так, что попадёт в учебники истории театра. Валентина. Давай.
Валентина. Сосо, ты курочку помедленнее ешь…
Сталин. Валентина! Ты помнишь, что мы работаем с текстом мистическим? (Терентию.) Да-да, мистическим. (Валентине.) Это не просто фраза — «курочку поешь»… Ты уже поняла, что в твоего сына вселился бес…
Валентина: Вольдемар Аркадьевич, а когда я это поняла?
Сталин. Великолепный актёрский вопрос! Твои уроки дерзости, Терентий? Да сегодня утром и поняла. Проснулась — и поняла. И теперь ты воспринимаешь эту курочку как волшебное зелье… Нет, не зелье… Как волшебную пищу. Потому что ты вложила в эту курочку всю свою любовь, всю свою надежду, Валентина! И ты предлагаешь сыну эту пищу в надежде, что он её съест, и бес исторгнется! И ты увидишь своего Сосо, своего любимого, своего прежнего Сосо!
Валентина. Курочку…
Сталин. Материнское отчаяние! Вкладывай больше материнского отчаяния, Валентина!
Валентина. Сосо, ты курочку помедленнее ешь…
Сталин. Раздели фразу на две части. «Сосо, ты курочку» — это отчаяние. «Помедленнее ешь» — это уже надежда. На исцеление сына, Валентина.
Валентина. Сосо, ты курочку помедленнее ешь…
Сталин. Надо ещё поработать.
Валентина. А у него (показывает на молодого Сталина) значит, сразу бесподобно… (Намеревается заплакать.)
Сталин. Твоя задача посложнее, Валентина. И она усложняется вот чем. Ты готова к усложнению задачи?
Валентина. Готова.
Сталин. Вот это «помедленнее» произнеси с обратным знаком. Понимаешь? На самом деле ты хочешь, чтобы он поскорее изгнал беса… Потому «помедленнее» в своей глубине означает «скорее, молю, скорее!». Понимаешь? Вкладывай в эту фразу диалектику, Валентина! Диалектику, Валентина!
Валентина. Сосо, ты курочку помедленнее ешь…
Сталин. Гениально!
Берия. Не слишком ли все это смело, Вольдемар Аркадьевич?
Сталин. Снова решил пошутить, Лаврентий? Так и у меня для тебя шутка заготовлена.
Берия. Отнюдь не пошутить. Я опасаюсь, что в этой курице могут заподозрить орла…
Сталин. Что за чушь? А даже если так, то что?
Берия. Символ нашего государства… Сталин, получается, сжирает символ… Вольдемар Аркадьевич, я рад, что вы улыбаетесь. Но риски надо сознавать.
Сталин. Знаешь что, Лаврентий. Я не позволю никому! Никому! Вмешиваться в моё высказывание. Пусть ты прав. Но эта сцена определяет все, она даёт начало, тут мы видим, как из молодого человека начинает вылупляться монстр,
