Дрянной «подкидыш» с давно отслужившими срок вагонами. За окном еле различимые в бледном свете пасмурного утра фермы, наполовину скрытые завесой дождя.
Фекан! Стойкий запах трески и сельди. Груды бочек. Силуэты мачт, вырисовывающиеся за паровозами. Рев далеких сирен.
— Бельгийская набережная!
Никуда не сворачивать. Просто шагать по лужам с жирными разводами на поверхности воды, где гниют рыбьи внутренности и плавает чешуя.
Фотограф оказался одновременно лавочником и продавцом газет. У него можно было купить зюйдвестки, красные парусиновые блузы, пеньковые канаты и новогодние открытки.
При слове «полиция» этот хилый бесцветный человечек призвал на помощь жену. Явившаяся на зов красивая фламандка не без вызова уставилась на комиссара.
— Не можете ли сказать, что за фотография была в этом конверте?
Дело затянулось надолго. Из фотографа пришлось просто вытягивать каждое слово, думать вместе с ним.
Начать с того, что фотография была сделана лет восемь назад, поскольку приблизительно с тех пор фотограф больше не печатает снимков такого размера. Он купил новый аппарат и делает снимки величиной с почтовую открытку.
Кто тогда мог заказать этот портрет? Добрых четверть часа ушло на то, чтобы месье Мутэ сумел вспомнить, что у него в альбоме хранится по экземпляру всех когда-либо заказанных ему снимков.
Жена отправилась за альбомами. Непрестанно входили и выходили моряки. Зашли ребятишки, купили конфет на одно су. На улице поскрипывали тали рыбачьих судов. Волны перекатывали на молу гальку.
Перелистывая альбом, Мегрэ уточнил:
— Это должна быть молодая женщина, тонкие темные волосы…
Уточнять больше ничего не пришлось.
— Мадам Сванн! — воскликнул фотограф.
И тут же отыскал фотографию. Это был единственный раз, когда ему повезло с моделью.
Женщина была хороша собой. Выглядела лет на двадцать.
Фотография точно входила в конверт.
— Кто она?
— По-прежнему живет в Фекане. Только теперь у нее своя вилла на берегу, пять минут ходьбы от казино.
— Замужем?
— Восемь лет назад еще не была. Работала кассиршей в железнодорожной гостинице.
— Гостиница, конечно, напротив вокзала?
— Да, вы должны были заметить ее, когда шли сюда.
Мадам Сванн сирота, она местная, родом из деревушки тут неподалеку — Ле Лож. Слышали? В гостинице она познакомилась с одним иностранцем, он там останавливался. Они поженились. Сейчас она живет в городе с двумя детьми и прислугой.
— Господин Сванн не живет в Фекане?
Пауза. Муж и жена переглянулись. Жена первой решилась нарушить молчание.
— Раз уж вы из полиции, надо, наверное, говорить все, правда? Да вы бы и сами узнали. Тут всякое говорят. Месье Сванн почти не бывает в Фекане. Если и приезжает, то всего на несколько дней. Редко, наездами.
Появился он здесь сразу после войны.[4]Тогда только начали восстанавливать рыбный промысел на Ньюфаундленде — он уже пять лет был в забросе. Месье Сванн, если можно так выразиться, хотел изучить вопрос и вложить капитал в дело, которое начало разворачиваться. Выдавал себя за норвежца. Зовут его Улаф. Рыбаки, которые ходят за сельдью и бывают иногда в Норвегии, уверяют, что там это распространенное имя.
Правда, это не помешало слухам — стали поговаривать, что на самом деле он немец и занимается шпионажем. Из-за этого, когда он обзавелся женой, ее начали сторониться.
Потом стало известно, что он моряк, плавает старшим помощником на немецком торговом судне и только поэтому появляется здесь так редко.
Ну, потом об этом забыли, но люди вроде нас всегда чего-то опасаются...
— Вы сказали, у них есть дети.
— Двое. Девочке три года, мальчик родился совсем недавно.
Мегрэ вытащил фотографию из альбома и попросил показать ему дом г-жи Сванн. Идти представляться хозяйке было рановато. Битых два часа он провел в портовом кафе, слушая, как рыбаки толкуют о лове сельди, который был в самом разгаре. Вдоль набережной темнели силуэты пяти траулеров.
Сельдь разгружали полными бочками, и даже штормовой ветер не мог разогнать рыбного запаха, которым был пропитан воздух.
По дороге к дому г-жи Сванн Мегрэ прошел по пустынному молу, обогнул казино, которое было еще закрыто, — на стенах его пестрели летние прошлогодние афиши.
В конце концов комиссар поднялся по крутой тропинке, начинавшейся у подножия утеса. Пока Мегрэ взбирался по ней, перед ним то и дело мелькала ограда какого-то дома.
Вилла, которую он искал, оказалась небольшим уютным домом из красного кирпича. Чувствовалось, что летом за садом с дорожками, посыпанными белым песком, тщательно ухаживают. Вид из окон открывался далеко на море и окрестности.
Мегрэ позвонил, перед калиткой беззвучно возник свирепого вида датский дог, обнюхавший гостя через решетку.
Служанка вышла только тогда, когда колокольчик брякнул второй раз, сначала заперла собаку, потом спросила с местным акцентом:
— Что вам угодно?
— Я хотел бы видеть господина Сванна.
Она на минуту задумалась.
— Не знаю, дома ли он. Сейчас спрошу.
Калитку она не отперла. Дождь лил не переставая. Мегрэ вымок. Он видел, как служанка поднялась по лестнице, исчезла за дверью. Затем на окне дрогнула занавеска. Вскоре девушка вернулась.
— Месье приедет не скоро. Он в Бремене.
— В таком случае я хотел бы видеть госпожу Сванн.
Служанка опять задумалась, но калитку открыла.
— Мадам одевается. Вам придется подождать.
Она провела комиссара, с одежды которого капала вода, в чистенькую гостиную с натертыми полами и белыми занавесками на окнах.
Мебель была добротной и совсем новой — так обычно обставляют гостиные в домах мелкой буржуазии. В 1900 году этот стиль называли «модерн».
Все из светлого дуба. Цветы в керамической вазе «художественной работы». Салфеточки, вышитые английской гладью.
Зато на маленьком столике серебряный самовар с ручной чеканкой — он один стоил больше, чем вся обстановка гостиной.
Над головой комиссара раздавались чьи-то шаги. А за стеной, в комнатах первого этажа, плакал младенец, которого, судя по всему, успокаивали глухим и монотонным шепотом.
Наконец в коридоре зашуршало, раздались приглушенные шаги. Дверь отворилась, и перед комиссаром предстала молодая, наспех одетая женщина.
Она была среднего роста, совсем не худышка; на строгом красивом лице — следы легкого волнения.
