рекламе. На ней и выехал один из самых крупных антрепренеров Америки, привезший москвичей, – Макс Гест. А так как реклама в Америке – дело не шуточное, то честь и слава американской предприимчивости МХАТ (в лице Геста) и неслыханной еще нигде рекламной части, покрывшей все остальные «части» МХАТ.
И все же – американцы народ молодой, и то, что они имеют, – прекрасные элементы театра, но театра у них нет.
Мейерхольд в своем театре орудует сейчас элементами почти американского театра, но, кроме того, он знает, «что надо делать» и «что такое театр», чего у американцев нет.
Мы почти убеждены в том, что театр Мейерхольда в Америке может создать эпоху и послужить первой платформой для организации американского театра; весь остальной европейский театр – чужд, по существу, Америке.
Пока же, – точно так же, как встать утром без семнадцати минут семь, чтобы не опоздать на службу; точно так же, как каждый помнит, сколько минут займет у него передвижение от дома к месту службы; как постоянный «ленч» – закуска в 12 дня, – точно так же необходима и вошла в жизнь каждого американца песенка. Почти 5 лет заражена Америка танцем; 5 лет одно и то же движение ног, один и тот же танец, исполняемый «скопом», надоедает и очень однообразен. Американцами найден способ его разнообразить… песенкой.
Каждую неделю-две появляются новые песенки – на музыку для танцев. Одна из них живет, недолго и остается в неизвестности; другая, по большей части самая глупая, становится модной, и нет уголка, где бы ее не пели, и нет «дэнсинга» (танцовального зала), где бы под эту музыку не танцевали… Очередной новинкой Америки является песенка: «Yes, we have no bananos» (приблизительный перевод: «Да! у меня нет бананов, нынче нет у меня бананов!»). Вся соль этой песенки заключается в «Yes»: в английском языке, как и во всяком другом, в случае отрицания говорится «нет», но продавец фруктов – грек – ответил на вопрос «да» и после паузы: «у меня нет бананов».
Ничего не значущий пустяк понравился. Песенка поется везде.
Во время танцев она «выкрикивается» руководителем танцев, «профессором», через небольшую трубу-рупор. В кинематографах, после того как оркестр между двумя картинами исполнит арию из какой-либо оперы, появляется певец-музыкант, всегда имеющийся в оркестре, и – «Да! у меня нет бананов…» Под аккомпанемент оркестра, при беспрестанно меняющемся освещении, очень искусно устроенном, «Да! у меня нет…» и т. д. вы слышите и в водевиле.
Разъезжающий по Америке оркестр самого большого американского парохода «Левиафан» (читай: «Фатерлянд», отобранный у немцев), с весьма хорошим составом исполнителей, не имеет такого успеха у американцев во всех своих номерах программы, как в «Да! у меня нет бананов!»
Песенка выдержала тысячи экземпляров издания, считая от рождения два месяца, обогатила издателя и будет звучать до тех пор, пока новые Франк Сильвер и Урвинг Кон, сочинители ее, не напишут другой безделицы, которая понравится Америке.
Не ясно ли, что при таких запросах, освященных капиталистической традицией, большого, серьезного искусства нет и быть не может.
IX. Американец-зритель
1. Спрашивается: чем объяснить такие своеобразные уклоны американского театра? В предыдущих набросках мы неоднократно останавливались на природе и особенностях американца, так как, конечно же, именно он отразил полностью социальные предпосылки Америки, и в нем нужно искать первопричину «странностей» американской жизни и искусства.
Чтобы еще больше познакомить вас с этим механизированным сфинксом – рядовым американцем, – нам придется описать его, как зрителя.
2. Однажды, после трехмесячного пребывания в Америке, мы с увлечением говорили о нашем театре, о здоровом, освобожденном от психологии и переживаний, театре, говорили, неистовствуя на наш английский язык, прибегая часто к французскому и подбадриваясь тяжелой немецкой фразой.
Наш собеседник все же нас понимал, сочувственно кивал головой, и когда мы уже начали выкипать, дойдя до предельной убедительности доводов, он спросил:
– Скажите, а у вас любят голубей?
Нам показалось, будто мы ошиблись. Но на поверку вышло, что милейший мистер Гайр не шутил. Оказалось – Гайр увлечен голубями, разводит их с любовью, очень занят этим «здоровым спортом», и наш мистер, довольно культурный в общем человек, счел, по неведомой нам ассоциации, нужным объединить нашу театральную работу с разведением голубей – «тоже здоровым спортом, свободным и новым».
Это – вполне серьезно. Это – факт.
Американец, видя это объявление, на всех языках напечатанное в многочисленных газетах, доволен – ему это импонирует, точно так же как напечатанное на обороте в той же газете:
ВЫ ТОЖЕ МОЖЕТЕ ПОЛУЧИТЬ ПОМОЩЬ-
Весьма опасно откладывать на другое время то. что можно сделать сегодня же. Доктор Ландис может помочь вам, может помочь вам восстановить здоровье точно так же, как он это сделал для тысячи других.
Затем идет перечисление около 40 болезней, которые может излечить Ландис и которые он лечит «в виду долгого опыта в медицинской практике».
Д-р Ландис уверяет вас, что вы получите правильное лечение… Он употребляет замечательную машину «Экс-Рей» (рентгеновские лучи), которая показывает состояние костей, органов и мускулов.
ЗОЛОТНИК ПРЕДОСТОРОЖНОСТИ СТОИТ ФУНТ ЛЕЧЕНИЯ.
И, наконец, разгадка:
«Вступите сегодня же – теперь – на путь здоровья, лично явившись в Дом Здоровья д-ра Ландиса. Такой совет вам ничего не будет стоить, и вы встретитесь с интересным человеком и другом».
Указанный большой абзац рекламы – наиболее показательный вид американской рекламы и может служить лучшим руководством для отечественных рекламеров.
Здесь учтено все: любопытство и заинтересованность потребителя, внушение ему доверия, привлечение его симпатий, убеждение его в выгоде и т. д. При чем то обстоятельство, что «Павлова прямо из Парижа и Лондона», а «доктор Ландис – ему друг», больше всего привлекает американца.
4. Но медицина, как и театр, на втором или на третьем месте, так как, конечно, прежде всего – бокс, и американец, не задумываясь, предпочтет «несравненной» Павловой – Джоэ Дэмпсея, о котором он все знает: и сколько он весит, и кто его жена и дети, и что он любит, как он ходит, чем увлекается, каких зубов у него нет, почему он боксер, сколько он зарабатывает… Дэмпсея каждый американец знает в лицо.
Вечером американец соблазнится какой-либо из реклам, зазывающей в театр или кино, сядет в кресло зрительного зала и спокойным взглядом очень спокойных глаз будет смотреть прямо перед собой. Каждый удар в зубы на сцене или острота, от которой не покраснел бы разве только какой-либо окраинный московский театр,
