Даже те трещинки, через которые, казалось, я видела его истинное лицо, были обманкой. Как же я заблуждалась…
Подняв руки, обхватила себя за плечи и покачала головой.
– Я не понимаю…
– Ты написала, что хватит.
– На сегодня, – пробормотала, поправляя его.
Но Натан оставался верен себе. Он цеплялся лишь за те слова, которые были важны. Ему важны. Но в этот раз мы совпали. Как ключ и замок, как две половинки одного целого. Врать бесполезно, он поймет. И хочу ли я новой лжи? Ведь об этом я и думала. Хотела остановить то, что затягивало и одновременно выворачивало наизнанку. Сейчас тот самый момент.
Он отрицательно покачал головой.
– Хватит… Вообще хватит. Всё это… – проговорила, решаясь высказать свои мысли. Нужно уметь обрывать концы, а я так и не научилась это делать. Всегда цеплялась и пыталась удержаться. Даже если в итоге оказалась не нужна.
Голос оборвался тяжелым выдохом. Моим. Потому что от Натана я не слышала ни звука. И лишь мое бешено стучащее сердце колотило не только в груди, но и в голове. Осторожно подняв глаза и прекратив созерцать перламутровые пуговки на его рубашке, я будто провалилась в его лицо. Там была пустота.
– Знаешь, сейчас не время и не место это обсуждать, – надорванно произнесла, опустив руки и переплетя пальцы в замок. – Давай поговорим потом. А лучше по телефону.
Сказать ему, чтобы больше не писал и уж тем более не приезжал. Так будет проще.
Натан пожал плечами. Или мне показалось, что он шевельнулся?
– У нас же неплохо получалось общаться, – выдавила из себя лживую фразу. Он отреагировал единственным словом:
– Нет.
– Но и так нельзя, – выпалила, опуская взгляд на пуговки. С ними было легче. Лишь бы не проваливаться в эту темноту. Безысходную темноту. – Просто поговорим потом? Хорошо? Мне завтра…
– На работу, – произнес он и шагнул.
Я испуганно отпрянула, выставляя руки перед собой. Натан замер, уткнувшись грудью в ладони.
– Пожалуйста… Просто уходи.
– Нет.
– Ну почему? – прошептала, смаргивая слезы. – Почему? Уходи…
Он промолчал. Покачал головой и накрыл мои ладони своими руками. Теплый.
За всей видимостью человека, будто созданного из мрамора, он был самым обычным. Пусть и идеальным. Кожа к коже, прикосновение, которое во мне резонировало ноющей тяжестью в груди. Я никогда не реагировала на касания так. Так как это происходило именно сейчас и только с ним. Даже Терри не мог вызвать во мне такой отклик. Словно со дна души подняли всю муть огромной ложкой, ударяя при этом по стенкам. Боль и сумятица, в голове неразбериха. И лишь его ладони на моих.
– Что значит хватит?
– То и значит! – закричала, пытаясь вырвать руки.
Его пальцы сомкнулись, оплетая мои запястья стальными канатами.
– Хватит – значит хватит. Я хочу, чтобы мы перестали общаться. Совсем перестали. Мне не интересна эта чертова переписка. Я не могу и не хочу тратить свое время на глупые споры. Ты отвлекаешь меня. Мешаешь работать. Я устала.
– Но ты отвечаешь.
– Потому что ты пишешь. Потому что я так воспитана! Я не могу бросить диалог на полуслове. А вот ты можешь! И, черт бы тебя побрал, отпусти мои руки и убирайся!
– Нет.
– Да что ты все заладил нет да н…
Я хотела кричать. Хотела рвать и метать. Но я оказалась в капкане объятий и заложницей его губ. Мне конец.
Он обнимал меня. Обнимал так, будто я была хрустальной и могла треснуть, окажи чуть больше давления. Впрочем, именно так я себя и чувствовала. Сдави меня крепче, и эмоции, годами накопленные и утрамбованные в потаенных ящиках души, вырвутся наружу. Выльются черной жижей, обнажат испорченное нутро и отравят его губы…
Задыхаясь, я закрыла глаза и четко осознала – в его руках мне стало хорошо. Не знаю почему, но я позволила привлечь себя чуть ближе, соприкоснулась с жесткой тканью делового костюма и впервые пожалела, что на мне было так много одежды.
Голова перестала гудеть. Шум оборвался так резко, будто кто-то нажал на кнопку. Осталась лишь тишина, заполняемая дыханием и тем самым звуком, который бывает, когда губы встречают другие губы.
Он целовал нежно. Так же нежно, как и обнимал. Его губы были мягкими. А я ведь упорно считала, что тонкие бледные губы на этом лице должны быть исключительно холодными и безжизненными. Но под мраморной личиной была жизнь. Я чувствовала ее. Она пульсировала под ладонью, которую я положила на его грудь. Сердце отбивало ритм: тук-тук-тук. Мое стучало чуть быстрее. Но в одном я уверена – он был взволнован так же, как и я.
Переместив ладонь чуть ниже, дотронулась до перламутровой пуговки. Ткань пиджака была жесткой, а вот рубашка мягкой и теплой. Его тепло. Поднимая ладонь выше и выше, я считала пуговки. Первая, вторая, третья.
Галстука на нем не было. Поэтому очутившись на воротничке, мои пальцы не встретили преград. Первая пуговка была освобождена из капкана петли. Вслед за ней и вторая. Чувствуя, как ткань переставала обтягивать безупречное тело Натана, я будто сама снимала одежду с себя. Или собственную личину.
А ведь мы были похожи. Слишком похожи…
Его губы замерли и отпустили мои.
Я открыла глаза и нырнула в бурю. В самый ее центр. Он лишь казался спокойным. Внутри мужчины бушевал шторм.
– Хватит?
Он выбросил меня из пучины. Одно слово, такое ненужное сейчас, поставило точку. Покачав головой, подалась вперед и коснулась его губ.
– Да.
***
Дверь за его спиной захлопнулась. Натан остановился на лестничной площадке и прислушался. Казалось, будто откуда-то доносился стук. Рваный, громкий, ужасающий. Подняв руку, он положил ладонь на грудь и нашел источник шума. Его сердце… его проклятая мышца жила своей жизнью.
Сжав ткань на груди, он комкал белоснежную ткань рубашки, не заботясь о том, что под пальцами оставались мятые следы. Он, который ненавидел беспорядок, ненавидел хаос, готов был сорвать с себя одежду, вынуть свое тело из кожи и бросить все это здесь. На пороге ее квартиры.
Почему именно она? Почему с ней ненавистная мышца оживала?
Натан не находил ответа.
Его пальцы расслабились. Рука опустилась и повисла вдоль тела.
Не оглядываясь, он приблизился к лифту, но, так и не решившись нажать кнопку, спустился по лестнице.
Улица встретила его холодным порывом ветра. Сентябрь в самом разгаре. Ночи стали темными и холодными. Мир угасал, и лишь Натан не замечал этого. Потому что его мир неожиданно сосредоточился вокруг нее. Только на ней.
Эмма.