доме уже тесновато.
— В доме?
Объяснять заранее ей никто не стал. Зато по пути парочка снова провернула трюк с подбрасыванием — на этот раз Лекси закинули на чей-то двор.
— Стой на стрёме. Постучи по дереву, если кто-то придёт, — велел Перси и с полным чувством превосходства, свойственного всем высоким людям, полез через забор вслед за Лекси.
У Ынбёль дрожали колени, но она послушно озиралась по сторонам. Ощущение, что её втянули во что-то противозаконное, давило так же сильно, как ожидание чуда. Страх был ей знаком и понятен. А вот чудо грело изнутри практически до слёз. Она и правда готова была расплакаться от того, что обычный день перерастал во что-то такое. Абсурдное, колючее, абстрактное, но всё равно по-своему доброе. Главное, что цветное.
Спустя минут десять Ынбёль на голову снова что-то прилетело. На этот раз — всего лишь сумка Лекси. Она была вся в земле.
— Вы что, картошку воровали? — удивилась Ынбёль и на всякий случай отошла подальше от забора.
Сумка раскрылась, и из неё вывалились не чудеса.
— Мандрагору, — вздохнула Лекси, методично запихивая корни обратно, — мы случайно спалили все запасы. Нас ждёт скоропостижная смерть, если мы их не восстановим.
Почему-то за этим «мы» Ынбёль отчётливо услышала имя Перси. Это показалось ей невероятно милым.
Так они шли втроём по крошеву от осенних листьев. Перси гипнотизировал небо, зная, что в чёрных очках он неотразим. Лекси размахивала руками и трещала о бешенстве насекомых, которые завелись в кладовке из-за рассыпавшейся разрыв-травы. Ынбёль зачарованно слушала. О жуках, иголках в пряже, тканях и домашней пшенице, которая могла переходить с места на место.
Она не заметила, как пришла к загадочному дому, но почувствовала лес.
Леса. Шесть разных наборов растений внутри стен и коридоров. Сама Ынбёль — седьмой. Последний.
В доме события разворачивались невероятно быстрым образом. Вот Лекси хлопнула в ладони, прошептала какие-то слова. Вот дверь распахнулась, и Ынбёль втолкнули в проём, в таинственную тьму. Лампочки, кажется, нарочно выдрали из ламп, а окна были тщательно закрыты шторами (тёмно-сиреневыми, вроде), кадками с ростками и трёхтомниками. Хотелось уточнить, для чего нужна такая темнота — чтобы спрятать в ней что-то или прятаться самому?
— Привыкнешь, — сказал Перси, словно читая мысли. — Некоторые из нас видят ужасные вещи. Иногда от этого хочется отдохнуть.
Ынбёль не поняла, но кивнула.
Лекси протянула ей свечу. Перси бросил на свечу быстрый взгляд, и фитилёк тут же загорелся. От неожиданности Ынбёль едва не выронила огонь — удержалась только потому, что Перси распял её взглядом, намертво прибив руки к воску. В воздухе витала пыль.
— Мы тут все вместе живём. Родители Перси за границей, своих я уже лет сто как забыла. У Эр-Джея только старая полуслепая бабушка, а Эша били.
Имена Ынбёль ни о чём не говорили, но она снова просто кивнула. Сейчас это казалось ей разумной стратегией.
— Эш наверняка в лавке. Сегодня его очередь там сидеть.
Коридоров, дверей и замочных скважин было много. Ынбёль не видела большинство из того, что по сидело по углам дома и глазело на неё, но интуиция не подводила.
— Если что, в лавку заходят через другой вход, — пояснила Лекси, пробираясь со свечкой через слои ковров, досок и занавесок. — Другим по дому ходить нежелательно — только в присутствии ведьм или животных. На крайний случай чужак может взять зачарованный амулет, но страх никуда не денется.
— Кто-то терялся в этих коридорах?
— Кто-то. Что-то, — уклончиво ответил Перси, избавив паникующую Лекси от лжи. — Следи за собой сама, иначе будут следить другие.
— Пришли, — облегчённо объявила Лекси, лбом толкнув дверь.
Ынбёль попыталась оглянуться и узнать, наблюдают ли за ней — кто-то или что-то, потерянное в коридорах. Перси с радостью загородил проём. И как такая язва смогла влюбить в себя Лекси?
— Ну и пожалуйста.
— Ещё спасибо скажешь. Отвыкай смотреть назад.
Комната была воплощением сразу нескольких лесов — сколько ведьм, столько и мирозданий.
В двухцветных эликсирах, оберегах из трав и шкатулках со звёздными гранями угадывалась Лекси. Яркое ощущение. Перси почти наверняка принадлежали мыльные кубы с фразами «съешь меня» и вода для цветов с подписью «выпей меня». Канцерогены и тушение огня — его стихия. На потолке висели верёвки с засушенными облаками из ягод, грибов, разнотравья, оберегов и костей. Ынбёль задрала голову кверху и на всякий случай задумчиво нахмурилась. Попыталась вспомнить названия растений, но узнала только аконит и шалфей. Мама иногда окуривала ими спальни, пока не вычитала, что аконит вообще-то ядовитый. Перси бы понравилось его жечь. Нужно подкинуть идею. Вместе с зажигалкой.
— Вы типа реально здесь торгуете?
— Да, — Лекси зажгла ещё пару свечей и бросила спичку в стакан, что дымился за шторой. Росчерк пламени расселся по безупречным скулам. Жутковато. — Три правила: паутину не снимать, чай над зельями не пить, окна не закрывать. Когда будет совсем холодно, я свяжу всем шарфики и шапки.
Ынбёль взяла скрипящую свечу и огляделась. Обои в лавке отклеивались из-за низкой температуры — ставни распахивались даже зимой. Это Перси сказал, прежде чем зловеще улыбнуться. Ынбёль самостоятельно решила, что под половицами трупы, из-за которых нужно проветривать комнату, и осталась довольна.
Лекси взяла вторую свечу, отодвинула счёты и легла на прилавок. Сказала кому-то:
— Приве-ет, Эш.
В её бровь прилетел фантик. Перси тут же активизировался и угрожающе улыбнулся:
— Ещё один такой бросок, и я сожгу твою руку.
Ынбёль искренне восхищала его убедительность.
Эш, мальчик, носивший на шее осколок зеркала, безразлично покачал головой. Вылез из стула, в котором заснул, без особого интереса уставился на Ынбёль. Он уставший. Иначе. Не как обычный человек, а с примесью какого-то превосходства (отличного даже от того, которым разил Перси). От его вида дрожали кости. Эш выглядел как один из тех парней, кого Ынбёль боялась встретить на улице особенно сильно. Единственное слово, что приходило в голову при взгляде на него — острый. Он весь бы каким-то острым, заточенным на боль и убийство. Узкие, будто всегда прищуренные глаза, впалые щёки, острые скулы, тонкий, как кинжал, нос. Он был на голову ниже Перси, но его это ничуть не волновало: взглядом он целился в кадык и брюшину. Ынбёль не знала, как Перси этот взгляд выдерживал — самой ей хотелось прикрыть шею и отступить подальше.
Такие парни, как Эш, рано выходят на улицу и не возвращаются, когда мама зовёт ужинать. Такие парни, как Эш, добывают себе пропитание самостоятельно. Жизнелюбия в них куда больше, чем любви к ближнему. Все человеческое отбивается ещё в первой
