Книга Путешествие на Запад. Том 1 - У. Чэнъэнь

Внемля законам благим

И на стезю добродетели став,

Все к совершенству пришли.

Если свершение творческих сил

Вы хотите познать, —

О многотрудном на Запад пути

Надобно повесть прочесть.

Это – граница текста и вместе с тем указание на его практически бесконечную (если иметь в виду третий, мистический, уровень) открытость: повествование рассматривается как почти случайный эпизод в жизни, истоки которой в предвечной дали времен. Завершается текст «Сиюцзи» тоже стихами со сходной функцией: они замыкают текст, обрамляют его и дают ему временную перспективу, помещая события книги в поток жизни.

Если задаться вопросом о соотношении прозы и стихов в «Сиюцзи», то наиболее правильно, на наш взгляд, следует считать его некой промежуточной формой между бяньвэнь (равноправие стихов и прозы) и «народной книгой» пинхуа, в которой поэзия явно подчинена прозе. Повествование, развитие сюжета движутся в «Сиюцзи» почти исключительно посредством прозаических фрагментов; редко встречающиеся стихотворения, которые имеют повествовательную функцию, не двигают сюжет вперед, а рассказывают о прошлых событиях. Вместе с тем описания даются почти всегда в стихотворной форме, и без этих описаний книга потеряла бы существенную часть своей художественной привлекательности.

«Сиюцзи» стилистически неоднородно. Рядом с чисто фольклорными стилевыми чертами оказываются слова и выражения, явно пришедшие из высокой словесности. В книге имеются и исторические экскурсы, но они далеки от сухого изложения исторических фактов, исполнены поэзии и воссоздают образы далекого прошлого с большой художественной убедительностью.

Речь персонажей «Сиюцзи» социально значима: пласты литературного языка, насыщенного высокопарными выражениями, ссылками на историю или литературу, перемежаются простонародными речениями, вульгаризмами, диалектными выражениями и оборотами.

Язык «Сиюцзи» свидетельствует о том, что его автор был подлинным народным писателем, талантливо использовавшим огромное богатство китайской речи и показавшим настоящее мастерство в употреблении самых разнообразных пластов лексики. Поэтому произведение У Чэн-эня можно с полным основанием считать новой страницей в развитии китайской литературной речи, в которой органически сочетается богатство народного языка с книжным, литературным слогом.

В книге У Чэн-эня масса действующих лиц. Дать их подробное описание не представляется возможным, поэтому мы попытаемся охарактеризовать только главных героев повествования (Сюань-цзана, Сунь У-куна и Чжу Ба-цзе), лишь попутно касаясь второстепенных персонажей.

Образ Танского монаха в наибольшей степени связан с историческим сюжетом о паломничестве в Индию и, разумеется, со своим прототипом – Сюань-цзаном. За те века, что отделяли исторического Сюань-цзана от времени У Чэн-эня, возникшая на основе реального путешествия легенда превратилась в популярный сюжет. Поэтому, создавая образ Сюань-цзана, писатель и опирался на легенду, и средства выбирал, достойные легендарной личности. Предыстория Сюань-цзана, то есть все, что предшествовало его паломничеству, – типично житийное повествование, созданное в традициях агиографической литературы конфуцианского толка. Необыкновенное рождение, высокое предопределение, добродетельные родители и сам почтительный сын, ревностный буддист, стремящийся к постижению Истины, – все это клише житийной литературы. В рамках жития и избрание Сюань-цзана паломником за священными книгами, причем выбор делают и бодисатва Гуаньинь, и Танский император – сбывается предсказание Духа Южной полярной звезды.

Однако по ходу развития сюжета У Чэн-энь постепенно демифологизирует своего героя, откровенно показывая все присущие ему чисто человеческие слабости и недостатки. Ибо писатель поставил перед собой задачу создать образ живого человека, которому не чуждо ничто человеческое. Вероятно, именно поэтому и подчеркнута связь чудесного рождения и воспитания Сюань-цзана – особенно через историю его отца – с традицией конфуцианских жизнеописаний, которые, не отвергая чудеса, во главу угла всегда ставили сугубо земные, практические дела и поступки людей.

Попытка воплотить в образе Сюань-цзана природу человека имела очень важное следствие. У Чэн-энь попытался создать не маску, а характер. Вместо канонической фигуры из легенды, с набором раз и навсегда заданных свойств, перед нами – человеческий характер, живой, противоречивый, способный не только поддаваться слабостям и искушениям, но и мужественно и самоотверженно бороться с ними. Когда Сюань-цзан проявляет слабость и откликается на зов искавшей его девы-оборотня, У Чэн-энь стремится объяснить читателю, что именно испытывал при этом Танский монах, дабы читатель мог поставить себя на его место: «Этот ответ он вырвал из себя, словно кусок живого мяса. Почему же тот, кого все считали прямодушным, удостоенным чести идти за священными книгами на Запад, в райскую обитель Будды, на этот раз все же откликнулся на зов обольстительной девы? Кто так спросит, тот, значит, никогда не бывал на грани жизни и смерти. На зов ответили уста Сюань-цзана, а сердце его молчало… » (гл. 82). Ничего подобного не было ни в устном сказе, в котором всегда доминировали четкие амплуа, ни эпопея, где действовали могущественные героические личности, четко разделенные на «хороших» и «плохих».

Если в многоплановом произведении У Чэн-эня Танский монах воплощает «земной» план, то второй главный герой, Царь обезьян (Сунь У-кун), принадлежит к совершенно иному миру. Его образ в значительной мере служит своеобразным дополнением к образу Сюань-цзана, подобно тому, как слабости последнего оттеняют почти безграничное могущество Сунь У-куна. Многие исследователи подчеркивали именно противостояние двух образов, их полярность – при явном преимуществе Сунь У-куна. Однако не менее плодотворным может оказаться и поиск точек соприкосновения, ибо автор не только выявляет их несходство, но и ясно показывает, насколько беспомощны они друг без друга, насколько важно им двигаться к вожделенной цели вместе, вопреки всему тому, что их разъединяет.

Образ Сунь У-куна – Царя обезьян – безусловно, самый яркий в книге. В него писатель вложил все свое мастерство. Здесь он не был связан с историческим прототипом, однако и этот образ существовал в китайской словесности до «Сиюцзи».

Некоторые исследователи считают прообразом Сунь У-куна героя индийского эпоса «Рамаяна» – обезьяньего царя Ханумана. Так, например, Чжэнь Чжэньдо пишет: «Хануман – могущественная мудрая обезьяна, помогающая людям (…) Этот литературный персонаж наравне с богом Рамой известен каждому жителю Индии. Мы не можем точно установить время, когда сведения о Ханумане проникли в Китай. Однако в созданном еще при Сунах «Сказании о паломничестве Трипитаки за священными книгами» уже появляется обезьяна в образе ученого в белых одеждах, выразившая готовность охранять Трипитаку во время путешествия… Разве это не напоминает помощь Ханумана богу Раме в его борьбе с демонами? Возможно, что и сцена под названием «Мятеж в небесных чертогах» представляет собой переосмысленную на новой почве историю бунта Ханумана во дворце демонов»19.

В родословной Сунь У-куна, как и в биографии Сюань-цзана, разрабатывается мотив чудесного рождения, однако в мифологизированном варианте. У Чэн-энь явно моделировал чудесное рождение своего героя на основе китайской