Книга Сердце Рароха - Элли Флорес

— Готова, — кивнула собеседница и глубоко вдохнула и выдохнула.

— Хорошо. Вон в углу стоит круглый столик о трех ногах, на нем поднос, на подносе кувшин глиняный, доверху водою налит. А в воде плавает красный шарик-свеча. Сделай вот что: принеси этот столик в центр горницы, поставь так, чтобы ни капли воды на пролилось из кувшина, а затем зажги свечу без огня.

— Да как же… — Ладка сзади спохватилась и опять зажала себе рот.

Сердце Весняны рухнуло в пятки — буквально. Она слышала о таких испытаниях, но никогда о том, чтобы их проводили с девицами. Потому что это были «суды баженят», и проходили их одни только мальчики, у которых борода и усы не пробились.

Давным-давно, когда праматерь Утица вылетела из пустоты и тьмы и стала кружиться, ища себе гнездо, ветер понес ее пушинки и они слиплись в сушу. После Утица растоптала их лапами золотыми в ширь, а когда заплакала от усталости, кругом разлилось море-окиян. Разошлась суша на куски, на острова и материки.

Один остров был прекраснее прочих, рос посреди него златой с серебряными листьями Яснодуб. Снесла Утица яйцо под Яснодубом, уснула, и тут из глубины поднялся ужасный Змеечервь и попробовал прокусить яйцо единственным гигантским зубом. Не удалось ему убить жизнь внутри, но ядовитая слюна попала внутрь и отравила часть потомства Утицы.

Раскололось яйцо, и вышли оттуда все боги, светлые и темные. Темные сразу же сбежали к отцу своему Змеечервю. Последними вышли два человека, мужчина и женщина. Но родились они раньше положенного срока, и были не так сильны духом и телом, как задумывала Утица.

Проснулась праматерь, увидела слабых детей своих и снова заплакала. Поднялась на море-окияне великая буря, и первые люди в ужасе спрятались под крыла матери.

Только что зря плакать — делать нечего, утерянного не воротить. Решила праматерь облететь всю землю, посмотреть, чего не хватает. Посадила людей на спину, и полетели они высоко. Где люди скажут о нехватке деревьев, Утица бросает вниз пушинку, и вырастает роща. Где укажут люди на нехватку зверей, бросает другую пушинку, и разбегаются стада косулей и стаи волков.

Так понемногу во всех частях земли стало много рощ и зверей, и решила Утица вернуться в гнездо. Но по дороге задумалась глубоко, люди же расшалились слишком и упали вниз, в море-окиян. Однако их одежда была сделана тоже из пуха утиного, так что они не разбились, а мягко опустились на волны и поплыли к ближайшей суше. Там вылезли на берег, обсушились и стали плакать о потерянной матери. Плохо им было — пищу добывать тяжело, детей воспитывать тоже, а умирать и того тяжелее. Вдобавок темные боги по наущению Змеечервя сразу же начали пакостить им: воровали младенцев, убивали стариков, лишали мужчин-охотников и землепашцев разума. Так и потянулась жизнь людей, полная скорби и невзгод.

И чтобы совсем не съели их скорби, послала добрая Утица роду людскому баженят. Кровь человеческая смешана в них с кровью светлых богов. Володары они, владеющие силой стихий, а потому могут удержать тьму за чертой людских поселений, когда дети Темновида разыгрываются слишком.

И всегда, везде баженята — мужского роду-племени.

— Боярин, верно ли поняла тебя — хочешь меня как бажененка испытать? — переспросила Весняна.

Мормагон молча кивнул. И указал снова в тот же угол.

Что ж, хоть и ноги подламываются со страху, и голова кругом идет, надо выдержать все до конца, каким бы он ни был.

Шаг. Второй. Третий. По вискам и шее обильно выступил пот. Дыхание сбивалось. Руки тряслись, и Весняна на ходу сжала их в замок перед животом. Помогло — когда взялась за столик, пальцы послушно выполняли дело.

До середины горницы дошла без происшествий. Поставила столик. Выдохнула — на подносе не было ни капельки влаги.

Свеча плавала мирно в кувшине, подмигивая целеньким фитильком. Вот же клятая сила!

«Зажгись», — мысленно произнесла Весняна. Зажмурилась, собрала всю волю, представила себе этот фитилек и охватывающее его яркое синевато-алое пламя — и тут накатило дурнотой, но не как днем у колодца, а гораздо хуже.

Зазвенело в ушах, заплясали перед глазами голубые и золотые стрелы. Краем угасающего сознания Весняна еще смогла различить крики ужаса Ладки, а потом все застыло, и мир, и время, и откуда-то с края мира, вертясь столбом, задул Ветер.

Он сносил на пути все — мысли, чувства, саму ее суть и душу. И кричал, хоть и беззвучно, так, что Весняна попыталась хоть как отгородиться… Тщетно. Глупая девка, глупая мошка на пути Ветра, несущаяся в потоке и тоже орущая от страха, равного которому никогда не испытывала.

* * *

Много позже она открыла глаза и поняла, что лежит на лавке, на коленях рыдающей сестры. Мормагон что-то говорил своим охранникам, но так тихо, что ослабевшая Весняна не улавливала смысла.

— Веська, ой, что ты наделала, — всхлипывала расстроенная Ладка. — Чуть избу не разнесла в щепки начисто! Кувшин, столик, свечу — все будто в кулаке великана расплющило одним махом! Хорошо, лампы целы остались, пожара не вышло, и осколками нас с боярином не посекло…

Слова доходили не сразу, их значение куда-то потерялось. И было чувство, что миновали не минуты, а годы, десятки лет, а может, и целые века. Медленно, с усилием стучало сердце; горели щеки и шея; пальцы рук и ног будто отнялись.

— Водички бы испить чистой, — шевельнула губами Весняна. И, словно эта речь отняла последние крохи разума, вновь опустила веки и замерла. Ладка обвила ее руками и стала баюкать, как младенчика, что-то приговаривая и напевая.

Мормагон подошел и коснулся Ладкиной головы ласково, как если бы своей дочери что-то хотел передать:

— Даже не думай возвращаться к своим. Переночуете обе тут, на печи, я все устроил. И гляди за ней в оба — к утру будет метаться, кричать, это нормально при пробуждении силы у бажененка.

Ладка лишь крепче обхватила сестру и нежно поцеловала ее в лоб. Едва сознающая это Веся инстинктивно схватила сестру за руку и сплела свои непослушные пальцы с ее — та только охнула и снова оросила щеки слезами.

Охранники вышли объявлять очереди, что отбор окончен.

По разгромленной горнице летели обрывки когда-то нарядного, в петушках и колосках, рушника, перья и пух из подушек, кем-то неосторожно брошенная шелуха от семечек. Ветер ушел не