каждой желательно иметь свое, у себя, а не где-то за стеклом…
Анатолий хотел повторить что-то о «всехней красоте», но промолчал, рассматривая безделушки, рассыпанные на витрине.
А когда поднял голову — девушка скрылась в толпе.
Седьмой урок
(Страницы из дневника Марины Боса)
На большой перемене я слышала, как мои новые подружки шушукались:
— Что она за птичка, эта Марина Боса?
— Говорят, вокруг Европы путешествовала.
— Похоже. Обратили внимание — туфельки. А чулки какие!
— А платочек видели, с обезьянами? В школу в нем не показывается. Но я случайно встретила на улице.
— Девочки, после уроков непременно пойдем провожать Марину Боса. Надо освоить новенькую.
Новенькая — это я. Перевелась сюда в конце первой четверти. Дядя Григорий тяжело заболел, все стало как-то по-иному, все трудно, неспокойно в семье, и тетя Клара сказала, что мне лучше вернуться домой, к старикам.
— Он скоро поправится, — говорила мне на вокзале тетя Клара, — я верю… Очень, очень верю… И тогда к Первомаю…
Так и живу теперь в ожидании Первомая. Здесь, в школе, я все еще новенькая; ребята давно сдружились, разбились на группы и команды, на дворовые орбиты. Класс жил, конечно, общешкольной жизнью, и я легко вошла в это общешкольное, как всегда бывало, в лагерях, экскурсиях, в летних поездках к морю — в поезде и на пароходе, на пляже и в горах, в палаточных городках и гостиницах, всюду сразу находились друзья. Но все же у ребят было что-то свое, устоявшееся за долгие годы совместной учебы, и я это сразу почувствовала.
Только с Олегом Корабельным мне было проще, свободней говорить.
Хлопец он такой, с легкой душой, доверчивый. Сидели мы на разных партах, и это хорошо — рядом всегда тесно, цепляешь локтями и знаешь, какой завтрак из дома принес. Не то чтобы мы сдружились, но как-то всегда видели друг друга. Говорю с девчонками или с кем-нибудь, а вижу Олежку. Краешком глаза. А если не вижу, угадываю, что он здесь, близко.
Возвращаясь домой, мы могли хоть всю дорогу молчать, и нам не было скучно. Или перебрасывались обычными замечаниями: тепло, холодно, будет дождь, что в кино, что по телику, какая команда выиграла, да мало ли о чем. Он никогда не провожал меня до самого дома, да я и не просила. Дойдем до нашего всегдашнего угла и — до завтра в школе!
Еще одно (теперь мне кажется это странным): мы никогда не говорили о школе. Как будто ее не было. Впрочем, чаще всего возвращались всей компанией, все, кому в нашу сторону. Но и тогда мы оказывались вместе — Олежка и я.
Кругом уже просохла земля, и ребята катят на великах, а на пустыре нашем не вылезешь и, чтобы пробраться на шоссе, нужно тащить велосипед на себе.
Олежка успел загореть, появились веснушки и вообще как-то изменился, исчезла молчаливость, может часами говорить о музыке, знает все оперы, все хоры и арии. Память у него безотказная, целые поэмы декламирует. Или пересказывает содержание. Наполнен он всякими мечтами и планами, даже когда молчит, кажется, что молчит о чем-то.
И мне хочется рассказать что-нибудь о себе, заветное.
Мечтаю стать актрисой, но все девочки мечтают о том же, и я избегаю говорить о театре.
— А мое любимое — велик, — уверяю Олежку и сама начинаю верить в свое спортивное счастье, — правду говорю: все мальчишки утверждают, что я резво гоняю машину.
— Давай когда-нибудь покатаемся вместе!
Я молчу, неохота признаться, что у нас на пустыре сейчас с великом не проберешься.
А дома пристаю к брату:
— Когда, наконец, переедем в новые дома?
— К маю. Не позже — к осени. А что? Тебе не нравится наша хата?
— А тебе нравится? Весь завод новоселье справил. Одни вы очереди дожидаетесь. Даже ни разу не пошел посмотреть, где строится!
— От этого дом скорее не вырастет.
— Все уже ходили смотреть. И мебель заранее подобрали. А ты что, особенный?
— Не особенный, а характер спокойный. Не могу об этом с утра до вечера думать.
— Это знаешь почему? Знаешь, почему спокойный? Неженатый. Вот. Женишься, сразу забегаешь, полетишь этажи проверять. Еще и крик поднимешь: мне, мне, мне первому!
— Ишь ты, образованная!
После уроков девочки догнали меня на улице:
— Мы с тобой, Марина!
Мери Жемчужная произнесла это так решительно, словно собиралась следовать за мной на край света.
— Напрасно выглядываешь Олежку Корабельного, — тараторила Жемчужная, — он остался на репетицию духового оркестра. Играет на валторне. Правда, смешно — мальчик с валторной?
Уставилась на меня выпуклыми рыбьими глазками. Есть такие ослепительные японские рыбки с глазами навыкате.
— Где ты живешь, Марина? Говорят, на Новом проспекте? Счастливая, все под боком: универмаг, ателье мод, кино, танцплощадка. Говорят, там у вас горячая вода и все-все?
Я ничего не ответила. Не хотелось почему-то рассказывать этой девочке про нашу хату на пустыре. Обычно прощалась с подружками у самого красивого дома на Новом проспекте: «Ну, мне сюда…» И пряталась в подъезде, пока скроются с глаз…
— А нам предлагали трехкомнатную, но папа отказался, — подхватила Вера Корж, — у нас, правда, дом старый, зато стены толстые. И потолок даже папа рукой не достает.
Она шла чуть впереди и смотрела не на нас, а на свой острый, стремительный нос. Наверно за эту привычку идти впереди мальчишки прозвали ее Лоцманом.
На углу Нового проспекта я стала прощаться.
— Ну, девочки…
— Нет, мы с тобой!
— Зачем, девочки? Дома вас давно ждут.
— Ну и что ж. Немного побродим по улицам.
— Нет, лучше в парк, — предложила Верочка Корж, — посмотрим на весну. Поговорим на вольные темы. Ты любишь вольные темы? Говорить и думать, что вздумается?
— Нет, девочки, давайте заглянем в магазины. Наверно, привезли что-нибудь, — настаивала Жемчужная и, поглядывая на меня, продолжала допытываться, — а вы гуляли так, коллективно? Все вместе, после занятий?
— Конечно! Путешествовали после уроков по городу; смотрели на жизнь, на современность. Ребята называли это седьмым уроком.
— Просто бродили по городу, и все? — воскликнула Верочка Лоцман, — и никаких приключений?
— Девочки, она замалчивает! — подхватила Жемчужная, — она все замалчивает.
И продолжала расспрашивать о девочках и мальчиках, о вечеринках школьных и внешкольных, о всяческих тайнах и приключениях И чтобы вызвать меня на откровенность, сама откровенничала. Мне было трудно отвечать, тревожно слушать, особенно тревожно потому, что напоминало прошлое. Но я слушала и отвечала, стараясь не уступить ни в чем этой девочке… Даже не заметила, как начался седьмой урок.
— Ваш дом самый красивый, — проговорила Жемчужная, окидывая быстрым взглядом Новый проспект-стильный!
— Да… Можно сказать, — не
