колыбельке просыпаюсь.
— Ну что, бабушка Настя за столом с моей первой книжкой, внучок — первачок, выспался?
— Хорошо вчера посидели, да баб?
— Ага, и выпили, и закусили, и морду никому не набили, соглашается бабушка.
— А должны были набить? — типа удивляюсь я.
— Папашка твой горазд за правду матку, когда её не по делу режут вступиться.
— Так все свои же и вместе книжку читали, или я чего не вьехал?
— Вот то и хорошо, что свои и вместе, — вещает бабНастя.
— Почаще бы так, гуртом и батьку бить сподручнее, — вставляю свой пятачок.
— Экак заговорил, нахватался то где! — негодует бабушка.
— От Женькиных друганов чего не услышишь.
— Так они и матерятся уже во всю, — строжеет бабушка.
— Это я на мамке проверил, если не то слово скажу она поругает чуть, так не сильно. Понимает, что я всякого нахватаюсь. Учит меня.
— Ну а как мать она или кто, как ты думаешь, внучек?
— Мать и ты материна мать и Валька, и Женя, и папка, все учите, не по книжкам же мне, читать, когда ещё выучусь?
— А отцова мать? — гнет бровь бабушка.
— Ну она наставляет, поэтому больше проверять приходится.
— Ишь разборчивый.
— Ба, а ничего что мне два вчера стукнуло, а ты как с папкой беседуешь?
— Кто как заслуживает, такой и разговор, нешто я не понимаю или совсем уж за старую держишь?
— Ну ты что, баб, а Женя?
— Тут малость по-другому, сын всё-таки. Где пристрожу, где и надавлю, в воспитательных целях. Кодла у них шебутная, как бы куда не влезли и наш за компанию.
— Да не должен, ба, не дурак ведь, малость наособицу уже и цель есть.
— Это да, учиться бы пошел, вздыхает бабНастя, мало уже восьмилетки.
— Не хочет дальше учиться, зарабатывать хочет, самостоятельности. Может зря ты его строжишь, ба?
— Кабы знать. Он хоть и второй, а сын то единственный. Да и безотцовщина к тому же. Был бы Славка постарше глядишь был бы пример. Хотя какой там пример, одно расстройство, а не зять.
— Дак надо исправлять пока есть возможность, вздыхаю я надеюсь, что есть.
— Упёртый твой папашка. Даже мать не слушает.
— Может в том и дело, она с мальства норовит его в своей воле держать, перегибает? Мадама она у нас уж больно волевая, а он противоречить не может, потому и выпивает, — двигаю следующий аргумент.
— Занять его надо, учится пусть, как бы не бросил, — нагнетает бабушка.
— Я ему брошу, спать не буду, убедю. Или убежу, ба как правильно?
— Ладно, не майся, в школе все разъяснят, успеешь, внучок.
— Это еще пятилетку ждать. А говорить сейчас надо.
— А не рано? Учёные беседы заводить? Не мал золотничок?
— Да уж куда ждать? Сама видишь мамку на другую работу переводить надо, а папку с Женькой учить? А там и Валька подрастет и мне в школу лучше подготовленным идти.
— Эка разложил, распланировал, хоть сейчас в горсовет, — треплет бабушка меня по макушке.
— Так время не ждёт. Ба, посмотри в телевизор. Как всё меняется, сколько всего напридумывали, настроили. Так и вовсе побоку пролететь можно.
— Тебе-то куда торопиться?
— Мне то можно и погодить, а вот папке с Женей уже никак нельзя. Да и мамке бы поучится надо бы, пока молодая.
— Так пошто бабе ученость? Я так вот обошлась.
— Время другое, раньше то все не так было, да и не дело с цементом и красками и тяжело, и вредно это.
— Ишь, забота, меня уже обнимают и целуют.
Аж на слезу прошибло, это сколько лет прошло и снова. А и хорошо, что снова и все живы и всё хорошо.
1965 Зима
Зима, сугробы пушистые, выше меня. Мы уже не в бараке живем, в одном коридоре, но опричь от бабушек, а в «отдельной» квартире. Домик разделен пополам и еще пополам. Но это я уже потом узнал на следующее лето, а зимой в сугробах мне еще не видать и окна все Мороз раскрасил уже давно. Праздники прошли, посты закончились. «Мороз и солнце» – куда уж ярче высказать.
Снаряженного шибко по - зимнему меня выставляют за порог. Снег искрит, хрустит под валенками. Иду на непонятные звуки. Не заблудиться – тоннели тропинки, как метро проложены. Заборчик, калитка приоткрыта. Из сарайки шум топоток какой-то. Это я только потом, по весне разглядел что там куры и утки и петух еще зловредный. Выходит отец в руках что то белое с красными растопырками. Чурочка у забора стоит, топорик к ней прислонен. На ресницах иней пока проморгался, глаза прочистил, только слышу «гык, гы гыы, гык, хрясь». Шлепнулась утка безголовая в снег, крыльями хлопает, на ноги встает и бежит прямо на меня. Кровь хлещет, а шубейка новая никак нельзя испачкаться. Подхватываюсь и со всех ног к дому к маме. А тропка одна, утка за мной как по рельсам несется не свернуть. «Мама!» Взлетаю высоко, высоко. У мамы на руках никакие напасти не страшны. Меня потом сосед - детский врач на пенсии по кличке "Пилюлькин" всегда дразнил. Чуть что "Мама я запачкался". Я вот некоторые вещи вообще не переношу, а большинство людей их даже не замечает, считает обыденной рутиной. И наоборот тоже, то что мне просто и понятно многих пугает до усрачки. Жизнь то у всех разная и опыт, сын ошибок трудных по-всякому копится. Я стараюсь ничего мимо глаз и ушей не пропустить, всяко лыко в строку ввязать. Но тихарюсь пока. Чтение, письмо даже от себя скрывать стараюсь. Говорить тоже пока пытаюсь поменьше. Ну спрашиваю, но покороче и то что никого не удивляет.
Жалею, что многого не замечал и не понимал. Толи считал неважным, а может просто ленился или увлекался какими-то игрушками. Кабы знать, что к чему приводит. Сейчас знаю, как вот только применить эти знания. И ждать нельзя, как теперь модно выражаться, "от слова совсем". Это в 2018 модно, а не в 1965м.
Там меня многое раздражало, тупостью и недальновидностью. Ну неужели так трудно сопоставить факты, проанализировать, сложить 2 и 3. Школьная арифметика. А уж причину и следствие попутать, это правило.
Наверное, потому что кухонные политики закончились,
