подмигнув, помог двум девчушкам суетливо стягивающим с его яка маскировочную сеть.
— Спасибо, товарищ майор, — пропищала одна из них с погонами младшего сержанта, вторая, густо покраснев, промолчала. Детский сад! Василий надел парашют и быстренько забрался в кабину. Поворочался в чашке, просунув ноги в ремни педалей, пристегнулся и устроился поудобней. Привычным движением закрыл и открыл фонарь. Нормально, нигде ничего не мешает. Пальцы на ручке подрагивали. Василий усмехнулся, волнуется, будто в первый раз в небо. Но привычная предполетная рутина успокаивала. Триммер руля высоты в нейтральное положение. Пожарный бензокран. Кран сети пневматической системы. Давление воздуха. Аккумулятор. Бензин. Вооружение. Ну, вроде все. Василий высунулся из кабины и крикнул:
— От винта!
— Есть от винта, — послышался знакомый высокий голос младшего сержанта.
— Воздух.
— Есть воздух! — винт самолета начал раскручиваться. Василий зажал кнопку вибратора и, дождавшись пуска двигателя, отпустил ее. Погоняв движок на разных режимах, проверил давление масла и высунул руку из кабины, подтверждая готовность. Агеев с парнями тоже были готовы. Буквально в ту же секунду небо взмыла зеленая ракета, и истребители начали разбег. На трех тысячах Василий прекратил набор высоты. Агеев с напарником полезли выше.
— На десять часов наблюдаю воздушный бой, — раздался в шлемофоне голос Агеева. Действительно, в районе лиманов сейчас кипела схватка. Эх, вмешаться бы, помочь! Но у них своя задача.
— Берем северней, обойдем, — скомандовал Василий. Бой остался позади а под крылом уже мелькали крыши Тамани. Василий вглядывался вниз, в поисках самолета Бершанской. Да! Вот она! «Уточка» медленно выползала на синий фон залива. — Вижу утку. Работаем, — спокойно произнес он, хотя кровь так и бурлила в венах. Над Керчью тоже творилась какая-то кутерьма. Самолет Бершанской сменил курс и стал обходить город южнее. Василий, закусив губу, последовал за ней. Самое сложное, было не потерять сопровождаемую, уж очень большой была разница в скоростях. Вот и приходилась выписывать кренделя, чтобы уровнять скорости.
— Двенадцатый, самолеты со стороны моря. Идут к нам, — «двенадцатый» был позывным Василия.
— Десятый, — ответил он Агееву, — понял тебя. Василию захотелось ринуться навстречу врагу, закрутиться в смертельной кутерьме. Доказать отцу, что он тоже чего-то стоит. Что он летчик, а не инспектор. Но не бросать же беззащитную уточку! — Десятый, встреть, — голос Василия был глух, — мы продолжаем выполнение основной задачи.
— Принято, — показалось или в голосе Агеева послышалось одобрение? Пара капитана пошла на перехват неизвестных самолетов, а Василий с напарником продолжили сопровождение. Спустя несколько секунд в шлемофоне снова послышался голос Агеева: — Двенадцатый, это наши. Догоняю вас.
С души словно свалился камень. Наши! Отлично! Значит, он не бросил Агеева с Бакланом, значит, все нормально, все просто замечательно. Василий еле дождался, когда тихоходный биплан благодарно качнув крыльями, не пойдет на посадку. Он еще прошелся на предельно низкой над самолетом Бершанской, заметив, как из кабины ему помахали рукой и скомандовал:
— Все, домой, — возвращаться к себе она будет уже ночью. Ждать ее не имело смысла. Они с набором высоты взяли курс на восток. Над Керчью все так же кружилась воздушная кутерьма. Вмешаться? Нет! У каждого свои задачи. Они свою выполнили. А ему, и правда, пора взрослеть. Начинать думать головой, а не сердцем. А то вон, уже мальчишки обошли в званиях и должностях. И в наградах… Сердце опять кольнула зависть, отчего Василий вызверился сам на себя. Ничего, ничего! Он тоже свое заработает! Дайте только срок!
— Двенадцатый! Справа! Справа, твою мать! — разрывает уши крик Агеева. Василий инстинктивно дергает ручку от себя. Самолет проваливается вниз, от чего душа комком подкатывается к горлу. Поздно, самолет дергается от попаданий. Синее небо закрывает черная тень с крестами на крыльях. Василий тянет ручку на себя. Нос самолета медленно ползет вверх, силуэт немецкого самолета приближается к перкрестью прицела. Пора! Василий нажимает гашетку и к немцу тянуться нити пулеметных очередей. Попал? Попал! Да! Да! Да! От немца полетели какие-то ошметки и он, завалившись на крыло, стал проваливаться вниз. Василий еще успел заметить на фюзеляже под кабиной изображение пикового туза, и все, немец пропал из вида. А вокруг уже закружился воздушный бой. Василий только-только заметил, что эфир переполнен матом и командами Агеева. Вот так вот. Первый бой, а он все прощелкал. Задумался. Наград захотел! И как теперь парням в глаза смотреть?
— Двенадцатый, ты как? — хриплым голосом спросил Агеев.
— Нормально. Где одиннадцатый? — Василий вдруг понял, что не слышит ведомого.
— Сбит. Вроде успел выпрыгнуть.
Василий закрутил головой в поисках купола парашюта. Да! Есть! Целых два. Значит, немец тоже успел выпрыгнуть. Ничего. Никуда он теперь не денется. Внизу наши. Примут его тепленького. Главное, чтоб с Караченком все нормально было. Рядом с ним появился Як с десяткой на фюзеляже. С другой стороны так же пристроилась «девятка» Баклана.
— Немцы где? — выдавил из себя Василий.
— Ушли.
Вот так. Ушли. Он так ждал этого боя, первого своего боя, мечтал о нем. И вот… Карначенок сбит, а сам он и не понял толком ничего. И даже сбитый немец не радовал. Это была случайность. Везение. Фриц, судя по всему подумал, что русский летчик убит, вот и расслабился. Внезапно на стекло фонаря густо брызнуло маслом и самолет затрясло, в кабине запахло горелым.
— Похоже, меня серьезно зацепили, движок масло кидает — почему-то ему совсем не было страшно. Ни во время боя, ни сейчас. Только в тот момент, когда перед ним оказались кресты, Василия запоздало охватило ледяным ужасом смерти и звериной жаждой жизни. Может быть именно поэтому ему удалось сбить того немца? А сейчас страха не было, только злость и обида.
— Прыгайте, товарищ майор! — забеспокоился Агеев, — тут наши кругом. Прыгайте!
— Нееет, капитан! — Василия охватил азарт. Ему теперь жизненно важно было дотянуть до аэродрома и сесть. Чтоб хотя бы счет по сбитым с немцами был равным. Василий потянул ручку на себя, набирая высоту. Мотор чихнул и надсадно загудел, кашляя маслом, как туберкулезник кровью. Горелым больше не пахло, наверное, система пожаротушения сработала. Самолет трясло, как в лихорадке, но он летел. Машина будто чувствовала настроение своего летчика и упрямо тянула из последних сил, словно яку тоже было важно долететь и сесть. А может и, правда, важно? Может он тоже хочет жить? — Потерпи, родной, — уговаривал самолет Василий, —
