четыре конца креста и меча… Но для тебя, варварское отродье в женском обличии, у меня совсем другой счёт. Четыре, и я всегда добавляю ещё одну… На снятие греха со своей души, на индульгенцию, чтобы чистым и безгрешным вступить в Царствие Небесное.
И пять монет серебряным дождём упали на грудь жертвы. А освободившаяся ладонь судорожно сжала большой крест на груди убийцы, цепь которого заиграла в лучах лунного света мертвенным блеском. Зловещий незнакомец, перекрестившись ещё раз, аккуратно взял на руки спящего мальчика и покинул поляну у священного дуба.
Ещё один, возможно последний, предрассветный лунный луч посеребрил хохолок перьев на макушке старого филина, хранителя древнего дуба. Он видел и слышал всё. Птица осуждающе гукнула вслед уходящему призраку смерти. Пятый раз филин встретил приход человека в чёрном, несущего смерть, и теперь, безусловно, узнал его. Но… кому и что пернатый сможет поведать? Филин и сам понимал это, потому в очередной раз, негодующе покачав головой, закрыл усталые глаза и погрузился в тревожный сон.
Глава 3
3. Нидаросский храм Христа Спасителя и его служители. Утреннее солнце вступило в свои владения, тёплыми и светоносными лучами охватывая весь просыпающийся мир. День начинал свой путь с опушки близлежащего леса, неумолимо продвигаясь к домам и постройкам Нидароса, ютящимся вокруг основательной усадьбы короля Олава, а затем, ненадолго остановившись на небольшой площади городища и щедро наделив теплом и светом деревянную церковь, шагнул дальше. Этот храм Христа был построен совсем недавно — свежими досками всё ещё выделялся и благоухал его фасад, но на колокольне уже можно было заметить приличного размера колокол, на крутых боках которого сейчас плясало утреннее солнце.
Большой деревянный крест венчал купол церкви, величаво простираясь над городскими улочками, над всей мирской суетой, и виден он был издалека, потому вся округа до самого моря знала — здесь находится дом христианского Бога.
Три мужские фигуры, по виду одинакового роста, две облачённые в черные сутаны, поверх которых серебрились нагрудные кресты, а третья — в объёмистую чёрную монашескую рясу, подпоясанную простой верёвкой, появились из боковой пристройки храма и неспешно направились к широким дверям нидаросского храма Христа Спасителя.
Впереди шествовал епископ Нидаросский, по имени Николас и прозвищу Ронский. Во всей его телесной стати, собранности, уверенности в себе и непоколебимой решительности, угадывался воин, воинствующий защитник креста и ярый проповедник. Даже утренний холодок не разгладил жесткие черты лица священника, а сжатые губы, мощный подбородок и острый, проницательный взгляд серых глаз выдавали в нём человека недюжинной воли и властности.
Пять десятков лет жизни осталось за его плечами, и три из них он обретался в лоне христовой церкви Норвегии. Когда-то он был епископом Валансского графства на юге Франкии, что располагалось на левом берегу Роны. В то время епископы Валанса сами управляли городом, совмещая в себе светскую и духовную власть. Но пришли норманны, и начались бесконечные войны: графство потонуло в грабежах, убийствах, безграничном насилии, чинимом безбожными пришельцами. Горели опустевшие церкви и монастыри, а служители их подвергались изуверским пыткам и жестокой, унизительной казни. Люди теряли веру в себя, в существование правителя, способного защитить свой народ, в бога, так и не вступившегося за них.
Вскоре пришёл черёд Валанса — море морских разбойников затопило всю долину перед его стенами. И тогда Николас, открыв городские ворота, вышел на встречу смерти во главе городского ополчения, насчитывавшего более трёх сотен копий. Он сражался рядом со своими воинами и вооружёнными горожанами, был ранен, но даже сквозь кровавый туман, окутавший его душу и разум, звал на бой ради святой мести, ради свободы, ради величия креста.
Только два десятка израненных валансцев смогли пробиться через боевые порядки норманнов. Возвращаться теперь значило бесславно погибнуть — ворота Валанса были закрыты накрепко, а на стены вышли последние защитники, да и норманны могли выслать погоню. Тогда двадцать франков, благословлённые своим епископом, на мечах дали клятву безжалостно искоренять язычество, истреблять захватчиков своей земли. Десяток отправился в Париж просить помощи у короля Франкии, второй, направляемый Николасом — в Руан, к тамошнему герцогу, успешно отражавшему набеги викингов.
До Руана добрался только сам Николас. Потом была служба у герцога Руанского, а в последние годы — при дворе герцога Роллона Нормандского, первого конунга датских викингов, Рольфа Пешехода, накрепко обосновавшегося на севере Франкии и добровольно принявшего христианство.
Там и встретил священника Олав Трюггвасон, новый король Норвегии, проникся доверием и восхищением судьбой непокорного франка, сделавшего веру в Распятого Бога, смыслом своей жизни. Олав пригласил Николаса в Норвегию и сделал епископом всех земель, подвластных его короне, а начал крещение своей язычески непокорной страны с постройки церкви в новой столице — Нидаросе. Памятуя же бурное епископское прошлое франка, Трюггвасон всегда и везде называл его Николасом Ронским. Вот таким человеком был идущий сейчас впереди священник, чья рука привычно сжимала тело крупного, не украшенного ничем, серебряного креста, свисающего на толстой цепи того же металла с шеи епископа-воина.
В шаге за Николасом следовал другой священнослужитель, поддерживаемый под руку молодым послушником. Белоголовый и небольшого роста. Нет, он не был немощен настолько, чтобы нуждаться в сторонней помощи или поддержке. И если приглядеться, то можно было бы уловить, что всё естество этого священнослужителя обращено в слух, а времени на ходьбу он тратит меньше, чем на поглощение, распознавание, а потом на запоминание звуков и запахов, окружающих его. Сухая, аскетичная фигура ведомого поражала пропорциональностью — в ней не было ничего лишнего. Лицо казалось открытым и понятным всем, оно отражало отсутствие тайных помыслов, внутреннего напряжения или борьбы. Ни страха, ни страдания, ни обиды не было на нём. Правду же открывал неподвижный взгляд карих глаз священника, как будто он смотрел только в себя или в никуда.
Этот человек был слеп… Но не от рождения. Недуг посетил страдальца не так давно, и теперь он приучался жить слухом и ощущениями, а не зрением. Его звали Альбан из Ирландии. Ирландец был намного моложе Николаса, но возраст не оставил на нём следа. Альбан родился в рыбацкой деревушке на берегу большой реки. Семья его, занимающаяся рыболовством и крестьянским трудом, не отличалась богатством или зажиточностью. В десять лет отец отдал мальчика в монастырь для услужения монахам.
