обиходное: либо «нанимали пастуха», либо «дорогу решили сделать». Так во мне все и закипит: «Сколько же вам пастухов надо — всю зиму их нанимаете! Сколько дорог! До Москвы, что ли, думаете проложить?»
— А ведь проложили дорожку-то, — говорю я. — Дочка начинала...
Мать согласно кивает головой.
— Она, Мотя! Но до этого знаете сколько всякого было? Как в пословице: семь верст до небес и все лесом. — И она снова рассказывает: — Стала трактор заводить — рукава под мышками так и лопнули. А с работы первый раз идет — вся, как земля, черная, одни зубы сверкают. У нас была собачонка Лебедек, выскочила из-под ворот, загавкала. Я руками всплеснула: «Дитя мое милое, на кого же ты похожа? Лебедек тебя не узнал!»
— Она бесстрашная была, — с гордостью говорит отец. — Раз переезжала на тракторе через Березовку, а мостик «дышит». Председатель сельсовета на том берегу стоит ни живой ни мертвый. Говорил потом: «Если бы ты провалилась, я бы сам в воду прыгнул». А она только смеется: «Ну и зря. Ты бы утоп, а трактор никуда не денется, его водой не унесет». — «Тьфу, глупая девка! Я же не топиться, я тебя вытаскивать». — «За мной не нырять, а наверх лезть пришлось бы. Я бы на выхлопную трубу взобралась».
У Анны Алексеевны свое, материнское:
— А помнишь, как Василий пришел за нее свататься? Ей тогда только что спецовку выдали — комбинезон синий. Он на гвозде висел. Я и говорю: «Вот все ее приданое. Да голова на плечах». А Василий смеется: «Нам того и надо».
— Ольга Капитоновна, — вдруг обращается ко мне Тимашов, и в голосе его звучит что-то необычное, будто даже тревожное. — Тут один злоязыкий обижает нас, говорит: «В ней, в Матрене, вашего ничего нет. Ее партия воспитала». Ну, что вы скажете?
— А что вы ему ответили, Федор Михайлович?
— Я ему по-плотницки сказал: «Сперва обтесать надо, а потом уже выстругивать».
— Правильно, — поддерживаю я. — Как это ничего нет от родителей?! А трудовые руки? А светлая голова?
Старики очень довольны. В их глазах теплится благодарность.
Разговоров и воспоминаний нам хватило бы еще надолго. Но приехал шофер и сказал, что Матрена Федоровна ждет меня на ферме.
ТАК ВЫХОДЯТ В ЛЮДИ
1
Первый трактор прошел через Коршево в 1928 году. Бежали за ним и стар и млад. Бежала и подросток Мотя.
Но даже и во сне тогда ей не привиделось, что всего через два года она сама будет управлять такой машиной. И вовсе невдомек было Моте, кто сидел за рулем. А был это первый тракторист района, удалой комсомолец Василий Фролов — ее будущий муж.
Когда открылись курсы, на коршевских полях еще не было ни одного трактора. И мало кто верил, что они будут. Просто хотелось учиться, все равно чему — лишь бы учиться.
Одним из самых щемящих воспоминаний детства было у Тимашовой такое.
Сгибаясь под тяжестью ведер, она, десятилетняя девчонка, несет пойло свиньям. Из-за тесового забора приглушенный голос: «Мотя!»
С размаху поставила ведра, оплеснув юбку и ноги. Приникла к щели в заборе, глаза в глаза: «Наталья Филипповна, вы?»
Жарким шепотом учительница уговаривает девочку не бросать школу. Да разве ее надо просить или звать? Она бы бегом побежала...
Нельзя! Дома, как говорит дедушка, «хлеба — до обеда, а щей — до ужина». Приходится свой кусок добывать самой.
Почти пять лет работала она по найму в хозяйстве кулака Кучина.
И вот теперь те же глаза, тот же голос: «Мотя! Как я рада!»
«Здравствуйте, Наталья Филипповна! Можно мне на свою прежнюю парту сесть?»
На курсах было двенадцать парней и четыре девушки. Занимались вечерами, сначала только чтением, письмом, арифметикой. А дальше — больше, появился во дворе трактор.
Механик заходил к Тимашовым, говорил: «Ваша девочка с хорошим понятием, толковая».
«Толк, может, и есть, да не втолкан весь, — возражала мать и каждое утро задавала свой урок: — Отпрядешь двенадцать намык, тогда иди».
Чтобы выполнить эту немалую норму, Мотя садилась прясть не под окном, а на заднюю лавку. Хоть света меньше, да работа спорей, а в окно можно заглядеться.
Экзаменовали курсантов на площади.
— Я за рулем, а инструктор на крыло сел, — вспоминает Тимашова. — «Въезжай, говорит, задним ходом вон в те ворота», — показывает на бывший зарубинский дом.
Еду мимо своей избы. Смотрю: народу много и мама в окне. Лицо испуганное, пальцем себе в лоб тычет. Понять можно так: «Ты, девка, рехнулась...»
Провела я трактор между каменными столбами, не царапнула. Теорию тоже хорошо сдала. Получила премию — десять рублей. Тут мама обрадовалась...
К весне 1931 года в Коршево пришло из Бобровской МТС шесть новых тракторов. Началась пахота.
— В первый день у меня трактор в лощине увяз, так я вся от слез опухла. Думала, непоправимую беду сделала. А бригадир подогнал второй трактор — мигом вытащил.
После, когда сама была бригадиром, я девчат отучала от этой нашей женской привычки. Слышишь, бывало, — перестал урчать трактор. Прибежишь, а она обхватила переднее колесо обеими руками, упала на него головой и ревет. Спрашиваю: «Ну что ты его слезами обмываешь, что сразу на помощь не звала?» Она говорит: «Да как же сразу... надо же выплакаться...»
Весну проработали хорошо, осень — хуже. Некоторые детали износились, другие мы, неумехи, поломали. А запасных частей не было. На зимнем ремонте с нас семь потов сошло, — усмехается Матрена Федоровна.
И неожиданно трудная эта зима обернулась для нее весной любви.
Василий Фролов работал в Сухой Березовке, в колхозе Краснознаменском. Потом его бригаду перебросили в Юдановку, там чуть ли еще не со времен ногайских татар остались большие площади нераспаханной степи. Задание было ответственное, поэтому и поручили его самым боевым трактористам. А о бригаде Фролова было такое мнение, что она «черту рога обломает». И не напрасно. Фролов со своими ребятами так рванул, что, если бы лежал там черт в окаменелой, проросшей дерном земле, от него бы только клочья полетели.
Досталось и тракторам. Зимой на ремонте Фролов потел, может, больше всех.
Мотя приметила Василия по кожаной тужурке и бритой голове. Тужуркой его премировали за ту «поднятую целину». И тогда же он — единственный из МТС — ездил в Москву на экскурсию.
Бритой, правда, была вся его бригада. Это он ввел такой порядок, убежденный, что от пыли может
