его. — Тебе ещё надо отгадать цвет светофора!
Наблюдая за всем этим беспределом, я уже твёрдо про себя решил, что играть ни в какие игры не буду.
Допив вторую фанку воды, Блондин продолжил отгадывать загадку.
— Жёлтый! — с надеждой в глазах сказал он, веря, что в этот раз точно угадал.
— А вот и нет, бесцветный! — ухмыльнулся Седой и протянул ему последний, третий фаныч с водой. — Теперь пей!
Блондин измученно начал пить маленькими глотками третью фанку воды. Не выпив и половины, он остановился.
— Я больше не могу, — жалостливо протянул он.
— Пей! — навис над ним Седой. — Либо будешь пить пятнадцать фанок за отказ от игры.
— Я и эту допить не могу. Седой, пожалуйста, хватит, — начал умолять Блондин.
— Тогда у меня есть для тебя другой вариант, — Седой встал и взял пустой фаныч. — Вместо пятнадцати фанок, ты можешь выпить пацанский коктейль!
— Что за коктейль? — спросил Блондин.
— Какой сделаем, такой и будешь пить, секретные ингредиенты, но ничего зашкварного[47], не ссы! — Седой пошёл на дальняк к раковине, где начал изготавливать обещанный коктейль.
Пацанский коктейль Седого представлял собой дикую смесь из средства для мытья посуды, зубной пасты, мыла, и ещё каких-то бытовых средств. Залив всё это дело тёплой водой, он протянул фаныч Блондину.
— Давай пей! — его тон возражений не подразумевал.
— Не буду! — Блондин попробовал сопротивляться, но тут же получил удар под дых, после чего взял фанку в руки и начал пить. После пары глотков он позеленел, побежал на дальняк и его вырвало.
Малолетки, наблюдавшие за этим, покатывались от смеха.
Седой переглянулся с Америкой, ещё одним крепким выбритым наголо зеком, и, подмигнув ему, они пошли на дальняк к Блондину. К ним присоединились ещё пара зеков.
— Ну что, Блондинка, давай помоги пацанам, — раздался голос Седого из-за ширмы. — Подрочи нам. Через пакетик не зашкваришься!
Я, воспользовавшись тем, что за мной никто не наблюдает, подошёл к дубку и достал из нычки[48] заточку, спрятав её в карман робы.
С дальняка послышались звуки борьбы, глухих ударов, и Блондин начал истошно орать. Через некоторое время пацаньё вышло с дальняка, ухмыляясь. Следом за ними вышел Блондин, который отделался лишь побоями, избежав изнасилования.
— Ну чё, — Седой посмотрел на меня. — Давай теперь с тобой сыграем. Выбирай игру.
— Ни во что я с тобой играть не буду! — я встал спиной к шконке, лицом к хате.
— Ты чё, слышь?! — Седой пошёл на меня.
Я достал заточку из кармана и сделал шаг навстречу ему.
— Ещё одно движение в мою сторону, и я тебе горло вспорю, животное! — что-то в моих глазах заставило его остановиться.
— Да ладно тебе, хорош, положи заточку, мы шутим же! — Америка взял Седого за плечо. — Оставьте его, пацаны!
Седой сверлил меня взглядом, но отошёл вместе с ним.
Когда напряжение чуть спало, Америка подозвал меня к своей двуспальной шконке, которую он делил с Адольфом.
— Садись, поговорим. — сказал он. — Не обессудь, что вышло так в начале, не обращай внимания на Седого, его иногда заносит.
Я присел. Оказалось, что помимо Адольфа и Америка, и Седой, тоже были на свободе скинхедами. То, что я из движения, говорить им не стал, мне очень не понравилось, как меня встретили в камере. Ну а потом и не подвернулось возможности в виду вскоре настигших обстоятельств.
Америка с остальными начал рассказывать про жизнь в тюрьме.
Понятия
Тюрьмы и лагеря в криминальном мире делятся на красные и чёрные. На чёрных правит балом воровское положение. На красных — жёсткий режим, где активисты[49] пытают арестантов и ломают их волю. Определить, есть ли, так называемый, воровской ход на зоне, можно по нескольким критериям:
1)
Имеется «общее» или, как его ещё называют, «котёл» — своеобразный фонд взаимопомощи арестантов, в котором хранится «нужда» («насущное», то есть сигареты, чай), вещи, средства гигиены, продукты питания.
2)
Греется «крыша». К крыше относится ПКТ (Помещение камерного типа, ранее БУР — барак усиленного режима), ШИЗО (Штрафной изолятор), СУС (Строгие условия содержания). «Греть» или подогнать «грев» значит осуществить любым способом передачу насущного и других необходимых вещей.
На красных лагерях эти пункты отсутствуют, общак там выносят сотрудники либо актив, а инициаторы сбора жёстко наказываются. Грев под крышу если и совершается, то нерегулярно и индивидуально, постоянно налаженной «дороги» нет. На чёрных зонах при желании и возможности реально достать почти всё, что можно достать и на свободе. Положением там полностью заправляют блатные[50], а не администрация.
Если режим в колонии присутствует, но эти два критерия соблюдаются, то лагерь/тюрьма называются режимными, но не красными. Красные колонии созданы для целенаправленного «пресса» осужденных и их ломки. В ГУФСИН они чаще всего считаются образцово-показательными или экспериментальными.
Малолетка на пятом централе была режимной. Присутствовала роба, вольные шмотки запрещали, существовал подъём и отбой, телевизор получали в камеру только с разрешения воспитателя. Дорога была налажена, но сотрудники администрации регулярно совершали её обрывы, проводили регулярные обыски, на ночь отключали розетки. Зато, в отличие от ИВС, на ночь выключали свет и включали ночник над дверью, провода от которого подключали к самодельным кипятильникам. Поэтому без чая и кипятка не оставались.
Малолетние зоны, официально называющиеся воспитательными колониями, были либо режимными, либо красными. Положение там менялось с частой периодичностью. Вчера балом правят черноходы, а сегодня актив выносит общее, и наоборот.
Камеры на новом корпусе пятого централа делились на «людские» и «обиженные». «Обиженными» на малолетке были две хаты, где сидели «недостойные». Недостойными назывались лишившиеся достоинства зеки, то есть изнасилованные, гомосексуалисты и «гашеные» — контачившие с первыми двумя. Чтобы загаситься достаточно было покурить после обиженного, поесть с ним из одной посуды или поздороваться за руку. Но гасился человек только осознанно — «по незнанке — не канает». Заходить в обиженную камеру обычному арестанту нельзя. Если же сотрудники пытаются запихнуть зека в такую хату, то он всеми силами должен сопротивляться и орать «малолетка, дай поддержку!», чтобы на тюрьме начался «кипеж», то есть локальный бунт.
Смотрел на тот момент за малолеткой взросляк[51] Рамзан, который регулярно посещал прогулочные дворики, где вёл профилактические беседы и разъяснял малолеткам за жизнь[52] в тюрьме. За тюрьмой смотрел положенец — криминальный авторитет, поставленный ворами[53]. «Смотреть» за чем-либо означало нести ответственность. За какие-либо проступки спрос будет в первую очередь со смотрящего, который это допустил.
В камере присутствовала дневная и ночная масса — часть заключённых занимались своими делами днём, часть ночью. В каждой камере было
