«Стоп! — сказал себе Серый. — Какая «девяносто девятая», какая куртка… Да и акции откуда? Это ж денег надо столько…»
Сколько, он на самом деле даже представить не мог. А вот цену цепочки в ювелирном на рынке знал точно — восемнадцать тысяч. Красное золото, плетение «кардинал». Бронницкий ювелирный завод, 585-ая проба, сертификат — все дела.
* * *
Серый в итоге собрался на Ёрики, гори они огнём. Шёл и думал. Слова Лёньки всё перевернули у него в голове. Про Осеннюю ярмарку он уже слышал — пацаны во дворе рассказали, что в воскресенье на рынок приедут коммерсанты из Самары, Казани и Ульяновска, во Дворце Культуры выступит группа «Комбинация», и вообще случится тусовка.
Тусовка — новое слово. Как брокер, дилер, менеджер или беспредел. Раньше таких слов не было. Раньше все больше говорили о светлом — будущем, головах, пути. А потом свет куда-то делся, и наступили сумерки. Это Челло так придумал — сам Серый до такого не то чтобы не допетрил бы, просто в двадцать один год обычно думается о другом. Например, о том, что если тусовка — значит, там обязательно отметятся все «центровые». И Клюква, Лёнька его не обманывала, ей незачем. А раз Клюква, он должен быть в «Шахерезаде» в семь обязательно.
И опять все упёрлось в деньги.
Деньги теперь стали самым главным в жизни. И сразу как-то оказалось, что писатели из школьной программы, все эти Чеховы, Толстые и Лесковы, писали правду. И Достоевский. Серый весь прямо чесался изнутри от желания взять топор и привалить в тёмном переулке какую-нибудь старуху-процентщицу. Миллиона за два. Или даже за один.
А ещё деньги можно было «заработать честным путём», то есть торговлей или бизнесом. В конце января Ельцин даже специальный указ издал: «О свободе торговли». Его не только в газетах напечатали, но и на стенах домов расклеивали, как манифесты в Гражданскую войну: «В целях развития потребительского рынка, стимулирования конкуренции, преодоления монополизма в сфере розничной торговли и создания условий для быстрого развития торговой и посреднической сети в условиях либерализации цен постановляю: Предоставить предприятиям независимо от форм собственности, а также гражданам право осуществлять торговую, посредническую и закупочную деятельность без специальных разрешений с уплатой установленных платежей и сборов, за исключением торговли оружием, боеприпасами, взрывчатыми, ядовитыми и радиоактивными веществами, наркотиками, лекарственными средствами, проездными билетами и другими товарами, реализация которых запрещена или ограничена действующим законодательством».
Вот после этого и началось. Повсюду стали расти ларьки, магазинчики, называемые коммерческими, и павильоны. Торговали всем подряд, «взасос», как говорил Челло. Продукты, одежда, бытовая техника, аппаратура, кассеты с фильмами, сигареты поштучно…
Вот только почему-то денег у людей больше не стало.
* * *
…Афганец, как обычно, валялся в будке на продавленном диване, с утра пьяный и недовольный. Он всегда такой — злой, а точнее злобный. Челло называл его «наш карманный Кальтербруннер», а поскольку эту фамилию никто на Ёриках выговорить не мог, Афганца все просто звали Афганцем.
Серый заглянул в мутное окно будки. На продавленном диване перед маленьким телевизором «Юность» лежал обрюзгший, небритый мужик в старом армейском бушлате. Серый вздохнул, повернулся к двери. Перед тем, как войти, он оглянулся и снова вздохнул.
Дождь висел в воздухе, как слезы Бога. За пологим горбом холма виднелись пятиэтажки «Коминтерна» — пригорода Средневолжска. Слева и справа, на склоне за заборами, похожими на сломанные антенны, торчали разномастные домики дачного товарищества «Прогресс». Чахлый лесок справа, а ближе, за будкой Афганца — ворота, сваренные из арматуры. Сверху ржавая вывеска: «ООО «Бедный Ёрик». Ниже надпись по-английски: «Pet Sematary[1]». Ещё ниже — перевод, надпись краской от руки, криво: «Кладбище домашних любимцев».
Серый хотел ещё раз вздохнуть, но передумал и плюнул в лужу у двери.
Год назад Афганец назвал идею сделать на выданном родителям Серого горсоветом ещё в восемьдесят пятом дачном участке кладбище для собак и прочих хомяков — «хороший бизнес». С тех пор на кривом, пологом куске земли, с трёх сторон затянутом сеткой-рабицей, появилось с пару десятков могил четвероногих спутников человека, некоторые даже с памятниками, а за будкой, у опоры ЛЭП, разместился небольшой «колумбарий» — залитая цементом площадка, куда вмуровывались урны с прахом. Кремацию Афганец проводил лично, в бочке возле туалета. Похоронить собаку или любое другое животное в «колумбарий» стоило дороже, чем просто в землю, и поэтому было более популярно среди средневолжских коммерсов и «новых русских».
Вообще раньше, «до всего», в той, «мирной», как её называл Челло, жизни, средневолжцы как-то не особо увлекались содержанием домашних животных. Была, конечно, кучка собачников с породистыми псами — модными колли, смешными эрдельтерьерами, которых Серый в детстве именовал «сардельтерьерами», нелепыми пуделями и всякими немецкими овчарками. Они собирались выгуливать разномастные собачьи стада за «технарьским» стадионом, у них там была площадка с бумом и всякими прочими препятствиями для собак.
В пёстром собачьем стаде выделялись изящная афганская борзая, принадлежавшая инженеру с Мехзавода Короткову и собака былинных статей — московская сторожевая Альма, жившая у тренера спортшколы Ахметова. Поскольку псы были приметными, их в городе знали практически все и даже как-то гордились, как гордятся городскими сумасшедшими или инвалидами: «А это дядя Витя-самовар. Ему на войне руки и ноги оторвало, но жена его привезла из госпиталя и с тех пор сорок лет уже живут. Трое детей у них, восемь внуков, прикинь?»
Ещё, помимо породистых собак, «до всего» в Средневолжске держали дворняжек, в основном по частным домам на окраинах, и всяких мелких болонок «бабушкина радость» в квартирах. В общем, собак было немного, кошек вообще никто не считал, да как-то людям было не до этого — они работали, строили светлое будущее, по вечерам читали газет «Труд» и смотрели «Кинопанораму» или «Вокруг смеха».
А потом светлое будущее отодвинулось за круги этого мира, было официально объявлено, что всё, ради чего надрывались несколько поколений — зря, и теперь у нас капитализм. Теперь главное — бизнес и бабки. И ещё «homo homini lupus est[2]», как называл это Челло.
Как ни странно, но первым делом все глобальнейшие изменения, произошедшие в бывшем «тоталитарном советском», а ныне «свободном россиянском» обществе, отразились на собаках. Точнее, на их породах. Куда-то исчезли благородные колли и интеллигентные эрдели. Даже честные солдафоны-овчарки пропали, словно бы их за годы и годы безупречной службы на благо охраны общественного порядка приравняли к героям «огоньковских» публикаций, «палачам НКВД» и неким метафизическим лобзиком вырезали из плоти бытия навсегда.
