Ознакомительная версия. Доступно 8 страниц из 39
Сочинение получило оценку «хорошо +», что по двадцатибалльной системе означает 16 из 20. В нем оказалось две орфографические ошибки: я дважды написал слово «президент» без буквы «р».
– Значит, это не настоящий президент, – сказала мать, смеясь.
Предсказание моей матери, совершенно случайное, в точности подтвердилось через девять лет. Однако в тот момент она наверняка предпочла бы ошибиться!
Глава 3
Кто такой Гитлер?
С момента «освобождения» у нас начали обращать внимание на политические акции некоего господина по имени Адольф Гитлер.
Господин этот ни разу не приезжал в наш регион. Его партия – Национал-социалистическая немецкая рабочая партия (Nationalsozialistische Deutsche Arbeiterpartei; NSDAP) здесь еще не существовала. Впрочем, в наших краях не существовало никаких партий – оккупанты запрещали любую политическую деятельность.
Гитлер выступал, главным образом, по радио, а мой отец редко пользовался этим новым источником информации: это была жуткая машина, состоявшая из соединенных длинным проводом приемника и громкоговорителя, которую, по необходимости, переносили из одной комнаты в другую. Она принимала всего два рода передач: оперы Вагнера и информационные выпуски, транслировавшиеся Deutschlandsender de Königswusterhausen из окрестностей Берлина. Из этого приемника до нас время от времени доносился хриплый, горячий, обжигающий голос партийного лидера, о котором говорили все больше и больше.
Мои родители инстинктивно ненавидели голос, манеру говорить, демагогию этого человека, но они не остались равнодушными к некоторым его аргументам. Отец внимательно слушал его, никогда не пропуская выступлений. Впрочем, он не пропускал выступлений любых политиков.
В Германии царил страшный сумбур. Веймарская республика отчаянно отбивалась от врагов, которых у нее по-прежнему было много: крайние левые и крайние правые партии, безработица, обесценивание марки, влиятельные финансово-промышленные круги. Те потеряли всякое доверие к парламентской демократии и все больше склонялись к идее реставрации правого правительства, сильного и авторитарного, действующего в их интересах. Выборы следовали одни за другими с такой быстротой, что не успевали со стен снять агитационные плакаты, как страну сотрясала новая выборная кампания.
Я отлично помню это время выборов, которые меня очень забавляли. После воскресной мессы родители всегда водили нас, меня и сестру, на избирательный участок. Земля, улицы, стены были покрыты плакатами, огромными портретами Гинденбурга, Гитлера, всемогущего лидера коммунистов Тельмана, двух социалистических вождей Северинга и Брауна, очень примирительно настроенных глав партии Центра – Кааса и Брюнинга. Мирный городок Виттлих с его 8 тысячами жителей никогда еще не видал такого лихорадочного возбуждения, но политические страсти в нем не разыгрывались. Население состояло из крестьян, мелких ремесленников и торговцев, среди которых практически не было коммунистов. Велико было влияние духовенства, и многие голосовали за Центрум, партию католического центра. Но голосовали также за Немецкую национальную народную партию, провозглашавшую верность родине, рейху, традициям предков и порядку. Это была партия Гинденбурга, партия приличных благоразумных людей, партия бывших офицеров и помещиков.
На выходе мы, не удержавшись, спрашивали родителей, за кого они проголосовали. Отец не отвечал. Мать, с легким колебанием, говорила: «Ну, конечно, за Национальную народную партию!» Это было очевидно.
Однажды, прослушав по радио очередное выступление Гитлера, отец сказал матери: «Он очень ловко разбил все доводы союзников». Эта фраза осталась у меня в памяти. Не какой-то своей особой глубокомысленностью, а тем, что прекрасно объясняет интерес к Гитлеру со стороны умеренных и благомыслящих людей, таких как мои родители. Гитлер всегда строил свою пропаганду на нескольких сильных и простых мыслях.
Германия несправедливо осуждена нести ответственность за развязывание войны. Версальский договор неприемлем (Гитлер квалифицировал его как Schand-Diktat, позорный диктат – решительно, слово «позор» сыграло важную роль в политической жизни немцев!), должен быть денонсирован и объявлен потерявшим силу; союзники воспользовались им, чтобы держать Германию в вечном рабстве. Германия имеет такие же права, как и все прочие государства. Она должна восстановить свое достоинство. Она должна иметь армию, как все ее соседи. Она никогда не должна стать жертвой большевизма. Доверьтесь мне, заключал Гитлер, и я подниму нашу страну из грязи!
Мои родители, конечно, не готовы были оказать австрийскому ефрейтору то доверие, о котором он просил. Они продолжали опасаться этого агитатора с его резкими и упрощенными суждениями, лишенного какой бы то ни было культуры, болтуна и мифомана, этого вынырнувшего из ниоткуда странного, разговаривающего с сильным австрийским акцентом человека, способного поднимать бури.
Однако было в его идеях и то, чего мой отец не отвергал. Гитлер, как и он, был непоколебимо убежден в том, что Версальский договор – недопустимое насилие над Германией, и требовал возрождения военной мощи страны в рамках европейской конвенции по вооружению.
Отец, конечно, не был тем, кого называют милитаристом. Несмотря на карьеру кадрового военного, он всегда считал своим истинным призванием дипломатию. Он вел интенсивную переписку с послами и военными атташе, которых в прошлом знал по Вене. Его военная деятельность ограничилась поддержкой вступления сына бедных крестьян, живших неподалеку от нас, на вакантное место в рейхсвере – маленькой (100 тысяч человек) профессиональной армии, которую союзники позволили немцам иметь.
Время от времени нас в Блюменшейдте навещал его старый товарищ по славному Потсдамскому гвардейскому гусарскому полку, где отец начинал военную службу. В конце трапезы отец торжественно поднимался из-за стола, брал большой серебряный бокал в форме гусарского кивера, величественно стоявший посреди стола, наполнял его шампанским, поднимал в направлении однополчанина и выпивал «за здоровье его величества кайзера и полка». Однополчанин затем повторял его жест. Бокал был огромным, чтобы выпить его, требовалось иметь хорошее дыхание. Мы всегда очень веселились, когда старому князю фон Штольберг-Вернигероде, бывшему гусарскому полковнику, не удавалось осушить его залпом.
В Блюменшейдте бывали и другие гости.
Однажды объявили о приезде Франца фон Папена. Папен был дальним родственником моей матери. Он, как и Шорлемеры, был вестфальцем по происхождению. Но, сверх того, он женился на девице фон Бох. Эта могущественная саарская семья в конце прошлого века основала могущественную фарфоровую империю, чьи заводы были разбросаны практически по всей Германии; центр ее находился в Меттлахе, очаровательном городке, затерянном в узкой долине Саары. В то время Саарская область все еще была экономически связана с Францией, и у Бохов имелись многочисленные друзья и родственники в Лотарингии, в частности, они были деловыми партнерами семьи Вильруа. Все они бегло говорили по-французски, часто ездили в Париж, раскатывали на сверкающих «бугатти» и разных прочих «делажах»[23]. Женщины их семьи одевались у Скиапарелли. Бохи явно были довольны своими привилегированными отношениями со страной, которая, несмотря на политическую враждебность, имела очень большую привлекательность для образованных людей. Например, для поколения моих родителей считалось совершенно естественным разговаривать на французском; если бы они не умели изъясняться на этом языке, их сочли бы варварами.
Ознакомительная версия. Доступно 8 страниц из 39
