Книга Шансы есть… - Ричард Руссо

Сентябрь на острове был лучшим месяцем. Толпы рассеялись, пляжи пусты, океан еще теплый. Не нужно бронировать столики в ресторанах. После Дня труда все политики возвращались в О. К.[17], леваки из Голливуда и СМИ – в Л.-А. и Нью-Йорк. Кроме того, пропадали все самонадеянные привилегированные студиозы – многие из них считали себя демократами, но во благовременье вольются в общий поток республиканцев. Половина лас-вегасского агентства Линкольна – или того, что от него осталось после Великого Спада, – состояла из “сигм-хи”[18], в шестидесятых и семидесятых они носили длинные волосы, курили дурь и выступали против войны. А теперь стали жестоковыйными консерваторами – во всяком случае, держались жестче Линкольна. Ему – самому́ пожизненному республиканцу – нынче с трудом удавалось отыскать утешение где бы то ни было в политическом спектре. Голосовать за Хиллари – об этом не может быть и речи, но если не она, то кто? Чертова дюжина кандидатов ВСП[19] еще не сошла с дистанции – по крайней мере, в Айове некоторые очевидно глупы, другие просто придуриваются. Значит, наверное, Кейсик[20]. Пресность, возможно, не так уж и плохо. Вспомните Эйзенхауэра.

Как бы там ни было, приятно отложить политику на несколько дней. Линкольн почти не сомневался, что Тедди, приезжающий завтра, по-прежнему неистовый либерал, хотя сейчас вряд ли скажешь, у Клинтон он в лагере или у Сандерса[21]. Мики? А он вообще голосовал когда-нибудь? Вероятно, и о Вьетнаме в беседе лучше не заикаться. Война несколько десятков лет назад закончилась, да не тут-то было, для мужчин их возраста она продолжается. То была их война, служили они в армии или же нет. Хотя память его нынче до крайности ноздревата, Линкольн еще помнил тот вечер в 1969-м, когда все халдеи собрались в подсобке общаги “Тета” смотреть призывную лотерею по крошечному черно-белому телевизору, который кто-то ради этого принес. Просили они разрешения посмотреть на большом экране в обеденном зале? Вероятно, нет. Общественные границы сестринств, как и многое другое в культуре, уже начали размываться, о чем свидетельствовали их регулярные пятничные вечеринки, но все равно могли неожиданно где-нибудь возникнуть. Халдеи по-прежнему проникали в корпус через черный ход. Да и вообще призыв был не для “тет”, а для Линкольна, Тедди, Мики и прочих. Восьмерых юношей, чьи судьбы тем вечером повисли на волоске. Пара из них ходила на свидания с “тетами”, как на следующий год сложится у Линкольна с Анитой, и вечером они собирались увидеться со своими девушками, а вместо этого смотрели лотерею по дрянному телику в подсобке, а не на большом цветном в обеденном зале, потому что в подсобке им самое место – как и на войне.

Из этого они тоже раскачали вечеринку – все скинулись на ящик пива, против всяких правил, но повариха не настучит, уж в такой вечер точно. Правило было, что пить можно, только когда выпадет твой день рожденья и ты узнаешь свою судьбу. У Мики дата выпала первой – до ужаса рано. Номер 9. Отчего Линкольн до сих пор мог припомнить эту подробность, хотя время столько всего другого вывалило в мусорку памяти? Еще он помнил, как его друг встал, воздев руки, словно боксер-победитель, как будто рассчитывал именно на такой исход. Подойдя к алюминиевой ванне, вытащил изо льда пиво, чпокнул крышкой и высосал половину за раз. Затем, вытирая рот рукавом, ухмыльнулся и произнес:

– А у вас, ребята, во рту, должно быть, совсем пересохло. – Еще Линкольн помнил, как бросил взгляд на Тедди и заметил, что у того от лица вся кровь отхлынула.

В этих наглядных воспоминаниях, однако, отсутствовало то, как держался он сам. Влился ли в хор прочих, исполнявших в честь Мики канадский государственный гимн? Хохотал ли над кошмарными шуточками (“Был рад знакомству, Мик”)? У него было смутное – возможно, ложное – воспоминание о том, как он в некий миг отвел Мики в сторонку и сказал: “Эй, дядя, до этого еще долго”. Потому что даже те, кому выпали маленькие номера, не получат весточки от призывной комиссии еще много месяцев, а студентам колледжей разрешалось закончить тот учебный год. Большинству студентов предпоследнего курса, кто был на хорошем счету, а Линкольн, Тедди и Мики были, предоставлялась отсрочка для получения степени, а уж потом им следовало явиться на службу. Может, к тому времени война закончится, а если даже и нет, то поутихнет.

В тот же вечер Линкольн позвонил домой, рассчитывая, что трубку возьмет мать, хотя, само собой, ответил отец.

– Мы смотрели, – произнес он гнусаво и пронзительно, что лишь усиливалось дребезжащей междугородней связью. – Я так и говорил твоей матери, за сто пятьдесят они не перейдут. – Как и все отцовы мнения, это выражалось как бесспорный факт.

– Если, конечно, ты не ошибся и перейдут, – ответил Линкольн, осмелев, возможно, от того, что между ними три тысячи миль.

– Но я не ошибся, и не перейдут, – заверил его Вава – вероятно, чтобы развеять страхи Линкольна, хотя сын часто задавался вопросом, не служат ли утверждения его отца какой-то иной, менее явной цели. С тех самых пор, как мать посвятила его в истину о семейных финансах, отцовы заявления начали выводить его из себя. – Как у остальных Балбесов вышло? – поинтересовался Вава. (Линкольн рассказал родителям, что они с Тедди и Мики, так не похожие на приготовишек Минервы с богатыми предками, стали считать себя Тремя мушкетерами, на что отец его тут же отозвался: “Скорее уж вы Три балбеса”[22].)