– Стойте! Принцу де Тальмону все станет известно!
– Можно подумать, этим ты меня испугаешь, – отвечала я громко, лихорадочно пробираясь между деревьями.
Потом я вспомнила, что Фурси идет очень медленно, и мне пришла в голову мысль беречь силы, потому что от ходьбы я очень уставала. К тому же внутри меня от толчка и бега было что-то нарушено, надорвано. Я чувствовала, что это так.
Ориентировочно мне казалось, что ферма Пти-Шароле находится где-то в западной стороне. Я рассчитывала добраться туда пешком и подобрала юбки, чтобы они не цеплялись за колючки.
– Стойте, – стонала сзади мадемуазель Фурси, – из-за вас я лишусь места и жалованья…
– Очень рада об этом слышать.
Мы шли так десять-двенадцать минут, до тех пор, пока я, обернувшись, не заметила с испугом, что расстояние между нами значительно сократилось. Я резко рванула вперед, опасаясь, что она меня схватит.
– Мадемуазель! – закричала она, ковыляя следом. – Вас съедят дикие звери!
Мороз пробежал у меня по коже, но я ничего не ответила и не остановилась.
Куча поваленных бурей деревьев преградила мне дорогу. Осторожно пробираясь через бурелом, я поняла, что здесь мадемуазель Фурси пройти не удастся. Вскорости я перестала слышать позади себя стоны и тяжелое сопение.
– Эй! – осторожно крикнула я в непроглядную темень. Мой крик замер на кронах деревьев, оставшись без ответа.
– Ну, – прошептала я, стараясь отдышаться, – эта старуха, кажется, отстала. Надеюсь на это…
Какое-то время я простояла в нерешительности, растерянная и подавленная. Я ощущала, как что-то струится у меня по ногам, и знала, что это околоплодные воды. Что же будет? Потом я вспомнила, что Фурси может вернуться и привести помощь. Надо идти вперед…
Было темно, как в аду. В воздухе слышался странный жуткий свист, шипение, шуршание, повизгивание, даже старческое кряхтение, и от этих звуков мне становилось тошно. Здешние места мне были незнакомы. Я уже осознала, что возвращаться на ферму Пти-Шароле мне так же опасно, как и ехать в гарнизон, и теперь брела куда глаза глядят, сама не понимая, что делаю.
Корявое раскидистое дерево, которое я заметила слишком поздно, впилось колючками мне в кожу и платье. Я вскрикнула.
– Ах, Боже мой! – сказала я сквозь слезы. – Это невыносимо!
Подол платья мне так и не удалось отцепить, и лоскут розового шелка остался висеть на остром шипе дерева, словно в память о моем посещении.
Как я ни бодрилась, разум подсказывал мне, что мое положение становится все ужаснее.
И в то время когда мне по пути встретился ручей, я уже боялась наклониться, чтобы смыть с лица кровь, – мне казалось, что стоит мне согнуть спину, как кто-то нападет на меня сзади.
– О мадонна, как же мне страшно!
Я не понимала, куда иду, и брела, брела наугад, насилу переставляя ноги. Сердце у меня сжималось. Предчувствие говорило мне, что роды застанут меня не через неделю, а уже сейчас, этой ночью. Может быть, в эту минуту…
4
Я остановилась, задыхаясь.
– Нужно было повернуть немного вправо, – прошептала я, – да-да, немного вправо! Там, кажется, дорога полегче…
Я осторожно стала спускаться по склону. Здесь лес был реже, и сквозь щели между деревьями лился желтый лунный свет. Я то и дело хваталась за стволы, боясь упасть, – земля была мягкая и влажная после недавнего ливня, и мои туфли с гладкой подошвой без каблука отчаянно скользили. Я чувствовала, что ноги у меня совсем затекли. Непреодолимая сила тянула меня к земле; я думала о том, как было бы хорошо, если бы я хоть на полчаса прилегла. А то бы и заснула.
– Ах! – вскрикнула я.
Ребенок круто повернулся во мне, и его движения вызвали во мне не приятные ощущения, к которым я уже привыкла, – напротив, резкая боль заставила меня согнуться.
– О Господи! – проговорила я, переводя дыхание.
Боль исчезла так же внезапно, как и появилась, но потом стала возникать периодически. Чем больше и быстрее я шла, тем чаще повторялись приступы боли, тем дольше и пронзительнее они становились.
– Ах, черт возьми! – воскликнула я, цепляясь за стволы деревьев, чтобы не упасть.
На лбу у меня выступил пот, я тяжело дышала, едва успевая переводить дыхание, которое сковывалось болями, мучившими меня теперь почти каждую минуту.
– К-кажется… у… у меня, – прошептала я, с трудом выговаривая слова, – это уже начинается.
Меня обуял страх. То, что вот-вот должно было произойти, представлялось мне совсем не таким, каким сейчас было. Родить ребенка здесь, в этом диком лесу, где, чего доброго, бродят ягуары? Нет, это было бы слишком ужасно!
Забывшись, я слабым голосом звала Маргариту, Нунчу и даже так мало известную мне мать, потом мои губы назвали и имя мадемуазель Фурси, но – увы! – никто из этих людей не мог оказаться поблизости.
Тело с трудом повиновалось мне, я хотела кричать, кричать громко, но боялась собственного крика – мало ли каких зверей он мог призвать сюда, в чащу?
– Боже, ну когда же этому будет конец? – простонала я, сгибаясь едва ли не вдвое.
От боли я искусала себе губы, но самые страшные страдания доставляла не боль, а те короткие промежутки затишья, когда я с ужасом прислушивалась к происходящему во мне и ожидала новых мучений.
Я медленно выпрямилась, чувствуя, как струйка крови из прокушенной губы стекает у меня по подбородку, и с изумлением заметила, что лес находится уже за моей спиной, а я сама стою на посевах чьей-то кофейной плантации.
Боль на некоторое время, кажется, оставила меня, и я могла передохнуть. Схватившись руками за ствол ближайшей пальмы, я ощущала, как мои ноги подкашиваются и я оседаю на землю. Идти до домика, видневшегося на горизонте, у меня уже не было сил.
Я взглянула на небо и, решив, что сейчас уже не меньше десяти часов вечера, замерла в неподвижности, обхватив руками дерево.
Я просидела так не меньше получаса, не в силах пошевелиться и с безумной радостью осознавая, что боль больше не терзает меня. У меня появилась надежда, что мне удастся дойти до какого-нибудь жилища.
И тут я вздрогнула.
Шаги двух или трех человек раздались слева. Деревья скрывали фигуры незнакомцев, но я ясно слышала разговор, из которого заключила, что они осматривают окрестности.
– Посмотри там, в лощине, – произнес властный мужской голос, – нам не нужны полицейские соглядатаи.
– Хорошо, господин Пьомбино, – отвечала женщина.
– Напрасно ты так беспокоишься, – сказал другой мужчина по-итальянски. – Полиция давно знает, что мы не оставляем без присмотра ни одного куста.
