— Гарри, — перебила его жена, стоявшая на земле с закрытыми глазами.
— Охотник! — воззвал поэт. — Эйкенс! Перед вами лучшая в мире дичь — крылатый поэт. Я обнажу грудь. Пустите в полет жало вашей медоносной пчелы! Обрушьте меня, Икара, наземь, коль ваше ружье в себя вобрало сиянье солнца стволом своим, и высвободите лесной пожар единый, что к небесам воздвигнется и обратит жир, харю, фитиль и лиру в жалкое смоляное чучелко. На изготовку, целься, огонь!
Охотник добродушно изобразил прицеливание.
Поэт же, расхохотавшись еще громче, действительно распахнул рубашку, выставив голую грудь.
И в этот миг на берегу канала воцарилась тишина.
Там показалась идущая пешком женщина. За нею шла горничная. Нигде не было видно никакой машины, и можно было подумать, что они преодолели долгий путь от марсианских холмов и наконец дошли до места назначения.
Этот безмолвный выход придал Каре Корелли особое достоинство и привлек к ней всеобщее внимание.
Поэт прервал свой лирический монолог и приземлился.
Все собравшиеся дружно уставились на актрису, а та смотрела на них, словно не видя. На ней был черный — точно такого же оттенка, как ее черные волосы — облегающий брючный костюм. Она производила впечатление женщины, не имевшей обыкновения много говорить, и сейчас приближалась так, будто высматривала, не решится ли кто-нибудь пошевелиться без приказа. Ветер играл ее волосами, рассыпавшимися по плечам. Лицо ее потрясало бледностью. И на присутствовавших взирали не столько ее глаза, сколько эта бледность.
А потом, так и не сказав ни слова, с видом человека, твердо знающего свое предназначение, она сошла на яхту и села впереди, как носовая фигура.
Мгновения тишины завершились.
Ааронсон провел пальцем по отпечатанному списку гостей.
— Актер, красавица, она же актриса, охотник, поэт, жена поэта, капитан ракеты, бывший инженер. Все в сборе!
Стоя на кормовой палубе своей внушительной яхты, Ааронсон развернул карты.
— Леди, джентльмены, — произнес он. — Нам предстоит не просто четырехдневная попойка или бесцельная прогулка. Мы отправляемся в Поиск!
Он сделал паузу, выждал, пока лица загорятся интересом, пока глаза увидят карту, и продолжил:
— Мы ищем легендарный затерянный марсианский город, некогда носивший имя Диа-Сао. Еще его называли Городом Рока. С ним связана какая-то ужасная история. Жители бежали оттуда, как от чумы. Город опустел. Пуст он и сейчас, через много веков.
— За последние пятнадцать лет, — вмешался капитан Уайлдер, — мы сфотографировали, нанесли на карты и подробно описали каждый акр поверхности Марса. Судя по вашим словам, это было очень крупное поселение, и его просто невозможно было не заметить.
— Совершенно верно, — ответил Ааронсон. — Вы вели съемку с высоты и с поверхности планеты. Но никто еще не искал его с воды! Потому что каналы до этого момента были пусты! Зато теперь, когда заполнился последний канал, мы отправимся по воде в те места, куда ходили корабли в незапамятные времена, и увидим последние из оставшихся досель неведомыми красот Марса. — Он сделал короткую паузу и продолжил: — И где-то на нашем пути — и это так же верно, как дыхание, — мы найдем самый прекрасный, самый фантастический, самый мифический город в истории этого древнего мира. И, пройдясь по этому городу — ведь и такое может быть! — узнаем причину, заставившую марсиан десять тысяч лет назад в ужасе бежать из него, как гласит легенда.
Молчание. Затем:
— Браво! Красота! — Поэт энергично встряхнул руку старика.
— А этот город… — сказал Эйкенс, охотник. — Не может ли там найтись оружие, какого мы никогда еще не видели?
— Вполне возможно, сэр.
— Что ж. — Охотник обнял свое ружье-молнию. — Мне осточертела Земля, я стрелял во всех зверей, какие только там водятся, и по горло сыт этими тварями, а сюда прилетел в поисках новых, более крупных, более опасных людоедов любого размера и формы. Ну, а теперь еще и новое оружие! Чего еще можно хотеть? Отлично!
И он швырнул свою серебристо-голубую винтовку через борт. Она пошла ко дну, оставив в прозрачной воде пузырчатый след.
— Так что — прочь отсюда.
— Да, — подхватил Ааронсон, — прочь отсюда.
И, нажав кнопку, включил двигатель яхты.
И вода понесла яхту прочь.
И яхта двинулась в ту сторону, куда был обращен бледный лик хранившей безмолвие Кары Корелли — прочь.
И поэт откупорил первую бутылку шампанского. Пробка громко выстрелила. Вздрогнули все, кроме охотника.
Яхта плавно двигалась изо дня в ночь. Они отыскали древние руины и отобедали среди них, запивая яства отличным вином, доставленным с Земли за сто миллионов миль. И отметили, что путешествие не испортило его вкуса.
Вино явило поэта, а после небольшой дозы поэта сон сошел на пассажиров яхты, которая уверенно двигалась прочь в поисках пока еще не найденного Города.
В три часа ночи так и не сумевший уснуть из-за непривычной, после невесомости, силы тяжести на планете, от которой все тело у него ломило, усталый Уайлдер вышел на кормовую палубу яхты и увидел там актрису.
Она смотрела на воду, скользившую мимо темными откровениями и разбрасывавшую звезды по сторонам.
Он сел рядом с нею и мысленно задал вопрос.
Так же молча Кара Корелли задала этот вопрос самой себе и ответила на него:
— Я оказалась здесь, на Марсе, потому что недавно впервые в жизни услышала правду от мужчины.
Вероятно, она рассчитывала на изумление. Уайлдер ничего не ответил. Судно скользило бесшумно, как струя масла в воде.
— Я красива. Я всю жизнь была красивой. Это значит, что с самого начала люди врали, потому что всего лишь хотели быть со мною. Я выросла, окруженная ложью мужчин, женщин и детей, опасавшихся вызвать мое неудовольствие. Когда красота хмурит брови, мир сотрясается.
Вам доводилось когда-нибудь видеть красивую женщину в окружении мужчин, видеть, как они все кивают, кивают? Слышать их смех? Мужчины будут смеяться всему, что скажет красивая женщина. Да, они могут ненавидеть себя за это, но будут смеяться, говорить «нет» вместо «да» и «да» вместо «нет».
Да, именно так проходил каждый день и каждый год моей жизни. Между мною и всем неприятным стояла толпа лжецов. Их слова облачали меня в шелк.
Но совершенно неожиданно, о, каких-то шесть недель назад, мужчина сказал мне правду. Это была какая-то мелочь. Я даже не помню сейчас, о чем шла речь. Но он не смеялся. Он даже не улыбнулся.
И стоило ему вырваться, этому слову, как я поняла, что происходит нечто ужасное.
Я начала стареть.
Яхту чуть заметно качнуло течение.
— О, их будет еще очень много, мужчин, лгущих и улыбающихся всему, что я говорю. Но мне открылось то будущее, когда Красота уже не сможет вызвать землетрясение, топнув ножкой, и превратить безупречных во всех прочих отношениях мужчин в трусов.
